Алая радуга

Пока они говорили друг с другом и строили планы, в читальню нерешительно вошел Иванко Петушок. Захлестнутый событиями и занятый общественными поручениями, Санька за последнее время совсем упустил Петушка из виду. Агафья не согласилась поселиться в избе Дарьи Субботиной и сразу же после пожара вместе с Иванком нанялась в батраки к Василию Гудину, двор которого находился на самом конце Первой улицы.

Петушок повзрослел и словно даже постарел от пережитого. По-видимому, жилось ему в батраках несладко: застиранная и порванная у ворота домотканая рубаха и стоптанные опорки на ногах.

— Худо, значит, у Гудина? — спросил его Санька. Иванко безнадежно махнул рукой.

— Некуда хуже-то… На работу встаем затемно, спать ложимся позднее всех. А приварок пустой. При нашей бедности мы и дома такой еды не видали. Жила Гудин-то! Я матери до энтого сказывал: поедем, говорю, лучше в Челябу, чего мы здесь, в Октюбе, потеряли? В городу все ж таки было бы легче. Не уговорил. Не хочет из родных мест идти. Хуже, но дома. Какой тут дом? Один пепел на пепелище.

— Гудин обманет вас беспременно! — сочувственно сказал ему Серега Буран. — Он такими простачками только и пользуется. Прежнему работнику по сию пору долг за работу не платит. Небось, с вами тоже в батрачком не хочет идти.

— Не идет. Я его попросил в батрачком бумагу на нас написать — не идет… «Ладно, — говорит, — уговор с вами есть и хватит. А коли по бумаге и через батрачком, то мне таковых не надо. По бумаге да еще консомолов — близко ко двору никого не пущу». Мать согласна, а я нет. Обманывает, ирод!

— Придется-таки калмацкому батрачкому сообщить. Пусть проверят. А ты, Иванко, не горюй. Тут тебя, ежели что, в обиду не дадут.

— Я бумагу с Гудина все равно справлю! — решительным тоном сказал Петушок. — И насчет приварка заставлю оговорить. А то уйду. Может, меня пока что на общее гумно примут. Я молотить горазд, от мужиков не отстану.

Тон этот понравился Саньке. Он обнял Петушка за плечи и пообещал ему обо всем поговорить с Павлом Ивановичем. Не было сомнения в том, что Рогов поможет. Да и комитет бедноты такой семье не откажет ни в чем. На крайний случай после обмолота хлебов избенку поставит, чтобы не жить Иванку и его матери у чужого, холодного порога.

Прибывший почтальон письма Сереге Бурану не привез. Однако, Серега не растерялся. Намерение попасть на учебу в рабфак у него было непреклонно. Поэтому, посоветовавшись с Санькой, он решил в этот же день двинуться в путь. Сначала пешком до Калмацкого, дальше на попутной подводе в Свердловск.

После полудня, повесив за плечо холщовую котомку с бельем и подорожниками, Серега Буран вышел на калмацкую дорогу. По давнему обычаю он отвесил низкий поклон земле, вскормившей его. Он уходил от этой земли на время, чтобы снова вернуться к ней.

Санька шел рядом, решив проводить его до поскотинных ворот, откуда начинались поля и дальняя дорога в иную жизнь.

Возле общего гумна, огороженного новеньким пряслом и, как на праздник подметенного, им повстречались подводы с молотилкой и веялкой, только что прибывшие из районного центра. На передней подводе, правя лошадью, сидел Павел Иванович. Он улыбнулся и приветливо помахал Сереге картузом:

— Ну, в добрый час!

В поскотине, на пыльной дороге, играли с ветром сухие былинки. С востока вдруг набежала тучка, пролила на землю крупный дождь и умчалась дальше, в леса. Ослепительно засверкали дождевые капли, задержавшиеся на широких листьях болотных камышей и в придорожном конотопе. Омытая земля словно облегченно вздохнула, разлила вокруг запах свежих колосьев, а над Октюбой вспыхнула огромная дуга алой радуги.

— Радуга — это к счастью! — убежденно сказал Санька. — К исполнению мечты!

РАССКАЗЫ

СВЕТ В ПУТИ

Весь день было тепло, млела в весенней истоме земля, а к вечеру с далеких гор наползли свинцовые тучи. Тополя, радостно тянувшиеся голыми ветками к солнцу, сразу поникли и обвисли под тяжестью мокрого снега. Запорошило заборы, плетни, фасады домов, обдутые ветром бугры и пашни.

Варька сидит в горнице у окна и тоскливо смотрит, как в сумеречном небе мечутся белые хлопья. Семен опять куда-то ушел. Уходя, по привычке погладил ее жесткой ладонью по волосам, заглянул в глаза. Прежде все это было ей дорого. Но сегодня короткая, как бы мимоходом оброненная ласка, не согрела, не успокоила, а лишь навела на невеселые мысли.

В доме напротив, у Агриппины Матвеевны, вспыхнул свет. Варька знает, что это Агриппина вернулась с дежурства на скотном дворе, развела на плите под железным таганком огонек и поставила греть ужин. Скоро придет ее муж, Игнат Пантелеевич, умоется, пошутит с женой, и оба они сядут за стол.

Многое отдала бы Варька, чтобы у нее было все так же размеренно, тихо и хорошо, как у Агриппины. Но не ровно и не складно сложилась у нее семейная жизнь.