Она проснулась от солнечных лучей, гревших ей лицо. Воздух был теплым, когда она вышла на палубу, а море бирюзовым и испещренным белыми шапками волн, куда бы она ни посмотрела. Голоса приносило к ней ветром.
Она нашла Рамсона и Даю, склонившихся над пожелтевшей картой у стойки, на которой были расставлены тарелки с блинами, сыром и различными консервами. Чуть дальше Линн балансировала на бушприте, обратив лицо к солнцу, ее волосы развевались на ветру. Несколько голубых валунов с белыми краями кружили в воздухе вокруг нее, и она посылала маленькие порывы ветра в их середину. Голубые волны кружились, как крошечные пернатые шарики, прежде чем снова нырнуть вниз, их щебет смешивался с тихим смехом Линн. Ана наблюдала несколько мгновений, ее губы изогнулись в улыбке. В такие моменты она вспоминала, как мог бы выглядеть лучший мир, за который она боролась.
– Две недели до Брегона, – объявил Рамсон, когда она присоединилась к ним. – Это означает, что у тебя есть две недели, чтобы узнать от меня все, что сможешь.
Ана взяла кусочек блина. Он был холодным, но очень вкусным.
– И две недели, чтобы придумать план. Это икра?
– Хорошо, что у нас кое-что осталось с тех времен, когда здесь был паб, – весело сказала Дая. – Подумала, что всем не помешает угощение, чтобы отпраздновать наш первый день здесь.
Рамсон наклонился к Ане.
– Я только что заплатил ей, – пробормотал он.
– И не без оснований, ты, лживый сукин сын, – огрызнулась Дая, ее жизнерадостное настроение мгновенно исчезло. – Ты никогда не упоминал о гостях в нашей первоначальной сделке, не говоря уже о… – Она начала жестикулировать в сторону Аны, но ее глаза вспыхнули, и игривость исчезла из взгляда.
Когда позади них раздались шаги и на них упала тень, Ана поняла почему.
Появился Кис. Он стоял между ступеньками, ведущими в каюты в трюме, и баром. Без своих двух мечей он внезапно стал выглядеть намного моложе, чем та внушительная фигура патрульного, которая запечатлелась в ее сознании, когда они встретились. Солнце согревало его лицо, придавая блеск черным, как смоль, волосам, и в его походке было больше пружинистости.
Несколько мгновений он неловко разглядывал их, а затем шагнул вперед и откашлялся.
– Позволь мне помочь тебе, – сказал он, и его взгляд остановился на Ане. – Позволь натренировать твою силу родства.
Ана уже собиралась возразить –
«Используй своих врагов».
– У тебя грубый контроль над своей силой родства, – продолжил Кис, и она знала, что они оба подумали об инциденте на Винтрмахте Кирова, когда она в ярости схватила его кровь и чуть не убила его. – Ты многое можешь сделать с такой силой, как у тебя. Власть – это обоюдоострый меч. В умелых руках он служит щитом доблести и чести, используется для спасения жизней и для милосердия. В чужих руках это разрушительное оружие, используемое для страданий и убийств.
Ана подумала о Морганье, о том, как жутко похожи были их силы родства. С одной стороны, сила родства над плотью и разумом, с другой стороны, сила родства над кровью. Они обладали властью над самим строением человеческих тел.
Глаза Киса впились в нее.
– Я могу научить тебя использовать силу для людей, – сказал он. – Исцелять и избавляться от боли. А еще сражаться за тех, кого ты стремишься защитить.
Как будто он проникал в нее и вытягивал ее самые сокровенные желания или слышал ее самые горячие молитвы в течение долгих ночей. Содрогающееся тело папы, пустые глаза Мэй, угасающая улыбка Луки – все эти смерти, в которых она винила себя за то, что не смогла спасти их, когда единственная контролировала их кровь. Сколько раз она хотела исцелять, а не причинять боль, спасать, а не убивать?
Слова Луки прозвучали у нее в голове. «Твоя сила родства не определяет, кто ты есть. Что делает тебя тобой – это то, как ты выбираешь ее использовать».
Решение лежало тут, прямо перед ней.
– Хорошо, – сказала она. – Научи меня.
21
Зимы в Южной Кирилии всегда были мягче, чем на севере. Однако в этом году снег падал, как пепел.
Или, может быть, это и был пепел, подумала Шамира, поднимая голову к небу, затянутому серыми облаками.
Они завязали ей глаза и заперли на несколько дней в задней части повозки из черного камня. Солдаты просовывали миски с холодным борщом и черствым хлебом через зарешеченное окно ее движущейся тюрьмы. Она насчитала шесть-семь дней, прежде чем повозка остановилась.
Двери распахнулись настежь.
Сначала свет ослепил, и чьи-то руки крепко сжали ее, когда ее вывели наружу. У нее кружилась голова от тяжести черного камня, связывающего ее запястья и лодыжки, но Шамира стояла прямо и гордо.
Они находились в южном кирилийском городе, отличавшемся цветными домами и извилистыми улицами, грязными по сравнению с прямыми, широкими дорогами северных городов. В воздухе чувствовался привкус моря.