Алая Топь

– Грозись, пушистая, – великодушно разрешил юноша. – Если захочешь когти в ход пустить, то возьми на себя труд почесать мне спину вон там.

И он указал чуть ниже поясницы. Кошка прижала уши, зашипела и свернулась калачиком так, чтоб ее глаза не видели самодовольного лица Власа. Тот сладко вытянулся на сене, хрустнул спиной и, бросив еще один взгляд на кошку, сказал:

– Ну, ему же не все равно, раз он сюда примчался.

– Ему-то не все равно, а я его люблю, – пробурчала Милорада, и сердце стянуло тоской. – Чуешь разницу, песья голова?

– Не-а, если честно. Ты когда-нибудь еще кого-то любила?

Милорада задумалась.

– Ну, бабушку.

– А Святослава, откуда ты знаешь, что любишь его?

– Ой, а ты-то сам знаешь, каково это?

– Ну… – пожал плечами Влас.

Перед глазами пронеслись румяные лица всех девиц, что заставляли его сердце заходиться, а мысли – путаться. Ради одной он из княжеского сада яблоки воровал, ради другой – уводил ночью из конюшни лучшую кобылу, чтоб раскрасавицу по полю покатать. Весело было видеть их довольные лица, чувствовать на губах их благодарные поцелуи, стискивать их прелести. Да только через неделю-другую расходились лучшими друзьями да и забывали обо всем.

– Ну и? – передразнила Милорада.

– Да не знаю я, – отмахнулся Влас. – Вот ведь пристала, кошка драная. Меня-то ежели кто и любил, все оставляли.

Милорада подняла голову, внимательно взглянула на зажмурившегося Власа, всем видом показывавшего, как он старается уснуть. Кошка встала на мягкие лапки, подошла и легла рядом с оборотнем. Прижавшись к нему боком, она тихо пробормотала:

– Меня тоже.

* * *

В одном Влас оказался прав – комнат в Кощеевом дворце было явно больше, чем нужно. Потому Ольга рассудила, что батюшка не осерчает, если один из пустых залов превратится в зимний сад. Пласты холодной земли, вытащенной из-под снега, были сложены вдоль стен, как кирпичи. В углу горой лежали мешки с семенами и огромные, в половину человеческого роста, кувшины снега, который, несмотря на тепло во дворце, не желал таять.

– Ну что, – цокнула языком Ольга. – Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– А ты?

– Я буду распоряжаться, – сложила руки на груди девица и кивнула в сторону земляных пластов.

Святослав засучил рукава и подошел к породе, черной и крепкой, как камень. Попробовал отломить кусок, но только ладони стесал. Ольга прочистила горло и указала на кирку, прислоненную к стене. Свят кивнул и взялся за рукоять, размахнулся, ударил раз, да чуть не оглох от звона. Дрожь пошла по рукам такая, что юношу отбросило назад на три шага, а земле – хоть бы что.

– Да, жених, так ты невесту не вернешь, – покачала головой Ольга.

– Почему нельзя сад колдовством создать? – почесал затылок Святослав. Он перехватил кирку поудобнее, но рукам все равно было непривычно. Не учили княжьего сына землю возделывать, камни дробить да деревья сажать. С нечистью, правда, тоже общаться не учили, но тут он как-то справлялся.

– Нельзя возделать жизнь там, где царит смерть, даже колдовством, – вздохнула Ольга. – Было б все так просто… все равно б я сад этот сгубила.

– Так не нравится тебе невеста Кощеева? – усмехнулся Святослав.

– Она над батюшкой издевается.

– Почему ты его батюшкой зовешь? – Святослав обрушил еще один удар, и волна дрожи прокатилась по рукам. На пол посыпалась черная земляная крошка.

– Так вырастил он меня. Нет у меня другой семьи, – неохотно произнесла Ольга, скрестив руки на груди. Никто прежде ее о таком не спрашивал. – Твое-то какое дело?

– Ну, не ветром же тебя ему принесло.

– Может, и ветром.

– А если я скажу, как все было?

– Ты что у нас, всезнающий? – нахмурилась девица. – Ты мне зубы не заговаривай, сад к утру уже должен цвести.

Святослав распрямился, уткнул кирку в пол, оперся на нее и всмотрелся в лицо Ольги так пристально, что по бледным щекам девицы поползли пятна румянца.

– Ты чего это? Опять в уголок поволочь собрался? Так я закричу! Прокляну. Горбатым и кривым до смерти ходить будешь.

Но Свят не отвечал, все всматривался в изумруды глаз, в черные дуги бровей, в жесткие линии губ. Нет, ошибки быть не могло.

– Он нашел тебя в зимнем лесу, – проговорил Святослав. – Твоя родная мать бросила тебя на съедение волкам, надеясь, что так сможет спасти свою жизнь.

Ольга быстро-быстро заморгала. Губы удивленно приоткрылись.

– Как ты?..

– И мать твою Кощей проклял, обрек на одиночество.

– И вечные муки, – Ольга тут же нагнала на себя скучающий вид, но тонкие руки так и остались скрещенными. – Батюшка всякий раз напоминал мне эту историю, когда я его не слушалась. Не понимаю, откуда тебе это известно…

– Не знаю, насколько сильными были мучения Даны, но это из-за нее мы все здесь.