Алая Вуаль (ЛП)

— Я бы предпочел не обсуждать их с вами.

— Я бы не хотела быть мертвой, но мы здесь, — огрызается она. — Разве Михаль не внушил тебе, что это место опасно? Когда мы договорились, что ты покинешь остров, я предположила, что ты имеешь в виду живой.

— Послушай, Мила, — говорю я резко, практически бегом от нее. — Может, Михаль и твой брат, но тебя это не касается. Я не могу позволить ему убивать моих друзей, и я думала, что ты, как никто другой, это поймешь. Очевидно, он хочет поговорить с тобой — я могла бы передать слова, — но ты отказалась встретиться с ним раньше. Должно быть, на то была причина.

Еще больше разозлившись, она снова устремляется ко мне.

— Дело не во мне и в Михале. Дело в тебе. — Неправильный ответ. Я обхожу ее, стискивая челюсти, но она просто следует за мной, как летучая мышь из Ада. — Вампиры едят людей, Селия. То, что моя семья относилась к тебе с добротой, — насмешливо произношу я, — не означает, что вампиры добрые. Если ты наткнешься не на того, кто тебе нужен, даже мой брат не сможет тебя спасти. Ты понимаешь это? Ты понимаешь, как неприятно умирать?

— Я могу это сделать. — Я упрямо поднимаю подбородок. — Я должна это сделать. — затем, не в силах сдержать разочарование в голосе, — Почему тебя это волнует? Ты меня не знаешь, а твой брат планирует убить меня меньше чем через две недели. Очевидно, ты все еще чувствуешь к нему какую-то преданность, и.… — Осознание приходит быстро, жестоко и.… о Боже. — И это все? Ты боишься, что мои друзья не приедут, если я умру до Кануна Всех Святых? Что Михаль никогда не отомстит?

Глаза Милы снова сужаются. Когда она делает движение, чтобы остановить меня, то встает во весь рост и нависает надо мной с таким холодным и таким знакомым взглядом, что я едва не теряю шаг.

— Ты действительно дура, — говорит она, как и ее брат, — если думаешь, что я здесь для того, чтобы отомстить.

Я останавливаюсь и смотрю на нее сверху вниз.

— Тогда зачем ты здесь? Чтобы помочь своему брату выбрать следующих жертв? Чтобы затащить эти бедные души в Ад?

— Мой брат не убивал этих существ. Ты считаешь, что он не подлежит отпущению грехов, но ты ошибаешься. Михаля еще можно спасти. Я знаю, что можно.

Ты считаешь, что он не подлежит отпущению грехов.

Никакие дары не простят того, что вы совершили.

Д'Артаньян неодобрительно щелкает языком.

— Ты нас подслушивала? — возмущенно спрашиваю я, но когда она открывает рот, чтобы ответить, понимаю, что мне не нужны объяснения. Мила была сестрой Михаля — конечно, она считает, что он заслуживает отпущения грехов; конечно, она не хочет верить, что он способен на такое необратимое зло. Если бы роли поменялись местами, я бы тоже не поверила в это Пиппе. Но… нет. У меня нет на это времени. Одесса может появиться в любой момент.

Подняв серебряный кол, я решительно говорю:

— Позволь мне внести ясность. Даже если бы это было возможно — а это невозможно, — я бы никогда не помогла тебе вытащить Михаля. Если бы я могла, я бы вогнала это серебро прямо ему в грудь, чтобы избавить мир от его черного сердца.

— Сердце моего брата может быть разным, — решительно заявляет она, — но черным оно не является.

Но я отказываюсь терпеть Милу и ее брата больше ни секунды. Злобным, инстинктивным толчком я выплескиваю свой гнев, чувствуя себя праведной, чувствуя себя оправданной — впервые за много лет. Чувствую, что, возможно, смогу вогнать это серебро в грудь Михаля, если он появится. Мила в шоке разевает рот, когда вуаль за моей спиной расходится быстрым, жестоким разрезом, и я прыгаю сквозь нее, прочь от нее, захватывая края и заставляя их снова сойтись.

Расширив глаза, она бросается вперед с опозданием на две секунды.

— Что ты делаешь?

— Мне жаль, Мила. Я бы хотела, чтобы мы были друзьями.

Она качает головой, пытается просунуть руку, но вуаль восстанавливается с огромной скоростью, подогреваемая огнем в моей груди.

— Не делай этого, Селия, пожалуйста…

— Уходи.

Последним, безжалостным взмахом я заставляю вуаль полностью закрыться, оставляя путь к птичнику свободным. Я делаю еще один глубокий, спокойный вдох, подавляя чувство вины, и вдыхаю более теплый воздух, прежде чем направиться к птичнику. К моему необъяснимому облегчению, д'Артаньян следует за мной.

— Как бы мне ни было неприятно это признавать, — пробормотал он, — но все прошло… хорошо.

— Вы не говорили мне, что можете видеть призраков.

— Вы тоже не говорили мне, что можете.

Тяжелая тишина опускается, когда мы вместе выходим за дверь.