Аламут

Айдану был знаком этот привкус во рту. Пепел. Такая долгая охота, такая жестокая битва, и вот чем все это закончилось. Сундук, окованный железом, серый дождь, и разрывающееся надвое сердце. Остаться и стать возлюбленным этой женщины. Уйти и выполнить свои обещания: в Алеппо, к завершению сделки с госпожой Хадижой; найти Джоанну.

Он даже не знал, как долго он отсутствовал. Месяц? Не проходило ни дня, чтобы он не думал о ней и не был от души рад, что она не поехала с ним. Она наверняка погибла бы, и дитя вместе с нею.

Быть может, она простит, что он покинул ее. Быть может, она простит даже то, что он вынужден был сделать, чтобы выиграть войну с ассасинами. Они найдут выход из трудного положения. Его дитя не будет заклеймено клеймом незаконнорожденного; его дама получит всю честь, которой она достойна.

А Марджана?

Она получила то, чего хотела. У него были более давние и сильные привязанности.

Трус. Голос из глубин его сознания.

Он загнал этот голос еще глубже и поставил на него ногу. Что могло быть между рыцарем креста и верной мусульманкой, кроме того, что было? Это прошло. У каждого из них был свой мир, своя собственная, отдельная судьба.

Но все же тоненький, как ниточка голосок продолжал звучать.

Подлец. Бесчестный глупец.

— А что мне делать? — закричал он в дождь. — Стать изменником? Жениться на ней? — Он споткнулся. — Да, почему бы мне не стать мусульманином? Я бы мог жениться на обеих.

Голос молчал.

Айдан вскинул мокрую от дождя голову.

— Мой путь избран. Моя мать избрала его в тот день, когда принесла нас в Каэр Гвент и сказала нашему отцу, что мы — его.

Молчание; молчание, в котором был упрек.

Айдан вернулся в пещеру, которая была украшена пышнее, чем парадные залы многих лордов на Западе, и обнаружил, что ничего не изменилось. Во сне Марджана была похожа на ребенка. Он хотел наклониться и поцеловать ее. Он хотел ее, ясно и просто.

Он собрал всю свою волю. Это отняло больше сил, чем он ожидал; почти больше, чем у него было.

Сайида не обратила на него внимания, только попеняла ему за то, что он оставлял на ковре мокрые следы. Хасан спал.

Довольно следов и прощаний. Он вспомнил магическое умение Марджаны, которому она научила его наконец, как будто хотела, чтобы он знал его и сделал то, что должен был сделать сейчас. Сосредоточение сознание; сосредоточение силы, не поддающийся описанию внутренний поворот и изгиб. Айдан помедлил на самом краю этого, и не от испуга. Никто не пошевелился. Никто не позвал его обратно. Он позволил себе уйти.

35

Пока Марджана преследовала своего франка и после того, как она поймала его, У Сайиды было время подумать. Видеть их было до странного больно: танец движений навстречу и прочь; искры от встреч, словно вспышки от соударения стали. Казалось, они едва понимали, как их тела тянутся друг к другу — даже Марджана, которая знала, что хочет его, но избегала любых возможностей очаровать его со смертельной наивностью ребенка. Когда они были вместе, даже ругаясь, как это чаще всего было, что-то в том, как они стояли, сидели или двигались, было подобно звукам лютни, предшествующим песне.

Сайида испытывала такое с Маймуном. Не так, как эти двое, пламя и страсть, но более спокойным, обычным путем сближаясь друг с другом.

Если бы только Маймун мог усвоить хоть немного здравого смысла. Мужчина, который держит свою жену в клетке, может клясть только себя, если она пытается улететь.

— Женщина всегда должна быть покорной, — сказала она Хасану, когда Марджана с Айданом унеслись прочь, чтобы встретиться с Горным Старцем. Сайида не хотела успокаивать себя шутками, издеваясь над ними, и потому издевалась сама над собой. — Женщина должна быть смиренной. Женщина никогда не должна противиться воле мужчины, которого Аллах поставил над нею.

Она готовила хлеб, замешивая тесто на камне в кухне. Она сжала губы и яростно кидалась на тесто, пока ее руки не закричали протестующе.

— Никогда, — сказала она, — разве что она будет хитрой и одурачит его, и будет играть им как захочет. Как бывает почти всегда. Пока ее не поймают на этом. Как поймали меня. — С каждой паузой она набрасывалась на покорное тесто, вбивая в него мягкость.

Она взглянула на свои густо обсыпанные мукой кулачки. Слезы навернулись ей на глаза; смех заклокотал в горле.

— Ох, Хасан! Я скучаю по твоему отцу!

Марджана вернулась назад полумертвая, на руках у Айдана. Он, кажется, не был обеспокоен; Сайида предполагала, что он должен знать, будучи тем, кто он есть. Он был мужчиной, когда доходило до этого: очень большим и очень себялюбивым ребенком, который, свалив свою ношу на колени Сайиды, ушел и покинул ее на этом. Сайида полагала, что он обиделся. Мужчины терпеть не могут, когда женщины не замечают их ради других женщин.

Она покачала головой и вздохнула. то, что шевелилось в ее душе, не было гневом: просто привычное раздражение. Таковы уж были мужчины. Таков был Маймун.

Примет ли он ее обратно?

Она застыла. Она не может вернуться. Он ударил ее; он назвал ее лгуньей. Она не могла простить его.

Не могла или не хотела?