Аламут (ЛП)

"Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз видел ибн Саббаха. Похоже, он сильно изменился с тех пор. Но когда я впервые встретил его, он был несравненным шутником и искателем удовольствий, равных которому не было. Весь двор смеялся над его шутками. Каким бы плохим ни было настроение султана, ибн Саббах мог развеселить его одной шуткой. Можно представить, как ревновал к нему великий визирь. В конце концов он разыграл его окончательно. Во всяком случае, Хасан благополучно бежал в Египет, и уже через год почти никто при дворе не помнил его имени. Кроме великого визиря, конечно, который вполне справедливо опасался мести. Поэтому, получив известие о том, что ибн Саббах покинул Египет, он отдал секретный приказ всем своим шпионам по всей стране, чтобы они выведали его местонахождение и избавились от него, если найдут. Но он словно растворился в воздухе.

"Однажды какой-то шейх, закутанный в дорожный плащ, вышел из-за занавески над дверью в мою комнату. Я так испугался, что меня чуть не хватил удар. Когда я пришел в себя, то крикнул слугам: "Эй, болваны! Кто пустил этого человека в дом? Тогда мужчина отдернул угол плаща от своего рта, и кто же предстал передо мной, как не мой старый друг Хасан, здоровый, крепкий и улыбающийся от уха до уха. Вот тут-то мне и стало по-настоящему страшно. Я поспешно отдернул двойную занавеску над дверным проемом. "Ты что, с ума сошел? спросила я его. У тебя на хвосте сотня приспешников визиря, а ты заявляешься прямо в Исфахан и навязываешься законопослушному мусульманину, причем практически средь бела дня! Он рассмеялся и хлопнул меня по спине, как в старые добрые времена. "Ах, мой дорогой Рейс, - сказал он. Сколько у меня было друзей, когда я еще был властелином султанского двора. Но теперь, когда я потерял благосклонность, все они закрыли свои двери перед моим носом". Что я мог поделать? Он мне нравился, поэтому я спрятал его в своего дома. Правда, ему приходилось проводить все время в своей комнате. Но он был терпелив и целыми днями писал пером на клочках бумаги, мечтал и, когда я приходил к нему, развлекал меня забавными историями и шутками.

"Однажды, правда, он удивил меня очень странным заявлением. И что было особенно необычно - он лукаво и двусмысленно рассмеялся, когда сделал это, как всегда, когда выставлял кого-то на посмешище. Конечно, я решил, что он шутит, и решил, что мне будет уместно посмеяться вместе с ним. Вот что он сказал: "Дорогой друг, мне нужно всего два-три человека, на которых я могу безоговорочно положиться, и меньше чем за год я смогу свергнуть султана и его империю". Я так смеялся, что у меня чуть кишки не лопнули. Но он вдруг стал смертельно серьезным, взял меня за плечо и заглянул глубоко в глаза. От этого взгляда у меня по позвоночнику побежали мурашки. Затем он сказал: "Я абсолютно серьезен, реис Абул Фазель Лумбани". Я отпрыгнул назад и уставился на него, как будто он был из другого мира. Кто бы не ахнул, если бы кто-то, и притом никто, сказал ему, что он и два-три человека собираются свергнуть государство, простирающееся от Антиохии до Индии и от Багдада до самого Каспийского моря? Мне сразу пришло в голову, что он сошел с ума от долгого изгнания и страха быть преследуемым. Я сказал несколько ободряющих слов и осторожно выскользнул из его комнаты. Я побежал к врачу и попросил его дать мне что-нибудь для лечения безумия. Хорошенько подумав, я предложил Хасану это лекарство. Он отказался, и в тот момент я почувствовал, что он мне больше не доверяет".

Командиры от души посмеялись над этой историей.

"Это действительно хороший вариант!" - воскликнул грек. "Оно ему идеально подходит".

"А что вы думаете о сегодняшнем заявлении Хасана, почтенный шейх?" спросил Абу Сорака.

"Я боюсь, очень боюсь, что он был совершенно серьезен".

Он посмотрел на каждого из них, покачав головой в полном недоумении.

Абу Али вернулся и объявил их гостю: "Пойдемте! Ибн Саббах ждет тебя".

Рейс медленно поднялся с подушек, с легким поклоном извинился и последовал за великим даи.

Они прошли по длинному коридору, в каждом конце которого стоял черный великан, опираясь на тяжелую булаву. Они подошли к узкой винтовой лестнице, которая круто вела на вершину башни, и начали подниматься.

"Надо же, чтобы ибн Саббах выбрал для своих покоев вершину башни", - посетовал через некоторое время рейс, вытирая пот со лба.

"Как скажете, уважаемый друг".

Лестница сужалась, становясь все круче. Великий дай взбирался по ней так, словно ему было двадцать лет. Бывший реис, напротив, пыхтел и хрипел.

"Давайте отдохнем минутку", - сказал он наконец. "Я запыхался. Я уже не молод".

Они замерли на мгновение, пока Рейс переводил дыхание. Затем они продолжили подъем.

Но через некоторое время Абул Фазель снова заговорил.

"Клянусь бородой моего отца! Неужели нет конца этой проклятой лестнице? Неужели этот старый лис устроил свою нору так высоко, чтобы и дальше выставлять нас дураками?"