В 1992-м в театре Riverside Studios
Алан Рикман играет «Гамлета» в постановке Роберта Стуруа (это первый из «Гамлетов» режиссера). В роли Гертруды – Джеральдин Макьюэн. «Режиссер, который привык репетировать пьесу пять месяцев, должен был сделать спектакль за пять недель» – проблемы постановки были определены с самого начала. К тому же Стуруа, по утверждениям очевидцев, «слишком буквально воплотил на сцене метафору „Дания – тюрьма “» (мрачный мир политических интриг Эльсинора показался англичанам парафразом на темы бедствий современной «родины режиссера» – то ли Грузии, то ли России, неважно. Сетовали на недостаток «вневременных шекспировских» смыслов). Привлеченная именем актера на афише публика быстро раскупает билеты, а вот лондонские критики капризничают. Кто-то считает Рикмана вышедшим из гамлетовского возраста (ему уже 46) и неубедительным в образе «вечного студента», кому-то его Гамлет кажется психически нездоровым или чересчур слабовольным, другие, напротив, видят в нем скорее злонамеренного Клавдия, чем мечтательного принца (в традиционном раскладе типажей и амплуа Рикман – Лаэрт, и его он уже играл)… Но до сих пор вспоминают этого Гамлета сжимающим шпагу в зубах после реплики «сейчас я мог бы пить живую кровь…». Все дело в том, что Алан Рикман как никто другой (из блистательных британских актеров, умеющих «мерцать» оттенками значений) вывел двусмысленность на уровень творческого метода. В любом утверждении уже содержалось его отрицание, любой брутальный героический порыв («пить сырую кровь») мгновенно выворачивался своей иронической изнанкой («хорош же я буду в процессе!»). Столь разнонаправленные импульсы зачастую гасили друг друга, сам спектакль «лишая имени действия». Но ради ежесекундной непредсказуемости то порывистого, то самоуглубленного принца, подавленного «тюремной» политической атмосферой и щедро растрачивающего жизнь на насмешки над самим собой, стоило, вероятно, потерпеть недостаток бурлящей сценической энергии. Алан Рикман – «независимый» артист во всех возможных смыслах слова. Громоблещущий напор премьера Вест-Энда или Бродвея для него вопрос требования материала, выбора и усилия, а не непременное условие игры. Вальмон требовал победительности, Гамлет – нет. В статусе звезды Алан Рикман неумолимо продолжал играть так, словно длящееся во времени поражение героя сыграть было важнее, чем абстрактный моральный триумф. «Гигантом английской сцены» его назовут лишь спустя многие годы.
«танго в конце зимы». юкио нинагава. piccadilly theatre
. 1991
Голливудские гонорары позволили актеру больше не испытывать финансовых затруднений и даже помечтать: в 1992-м вместе с продюсером «Гамлета» Тельмой Холт он предпринял попытку выкупить здание Riverside Studios
, чтобы сделать там собственный театр. Однако потерпел неудачу. Ничего не вышло и из затеи со стриндберговской «Фрекен Жюли», где героиню должна была сыграть Изабель Юппер, а Жана – Алан Рикман. И вот это уже из разряда серьезных потерь.
«гамлет». роберт стуруа. riverside studios
. 1992
Если «Гамлет» разделил критическое сообщество пополам, то по отношению к «Антонию и Клеопатре», где Алан Рикман был занят в 1998 году, царило досадное единодушие: это был провал. Рикман заменил в роли Антония Алана Бейтса; по свидетельству друзей, главным магнитом, притянувшим актера на сцену Королевского национального театра (National Theatre
– NT), была Хелен Миррен, которая играла Клеопатру. С точки зрения внешнего эффекта Рикман не ошибся: сохранившиеся фотографии этого сценического дуэта ослепительны. Но для огромного зала «Оливье» NT этого было мало: требовалась точная режиссура, с которой молодой Шон Матиас (впоследствии успешно работавший с Йеном Маккелленом) решительно не справился. Никогда прежде не ставившего Шекспира (и классику как таковую) режиссера осенила идея: он сделал Марка Антония алкоголиком. Для этой самоубийственной в стихотворном произведении задачи голоса Рикмана не хватило: его зачастую просто не было слышно на большой сцене. Этого оказалось достаточно, чтобы критики решили, что Алан Рикман не может читать стихи (ошибка жестокая – к счастью, в ней давно уже раскаялись те, кто был на это способен).Коллеги недоумевали, зачем Рикман вообще ввязался в проект с начинающим режиссером, чья неопытность не сулила ничего хорошего с самого начала. Однако у актера, как оказалось, существовало собственное видение роли, которое и в самом деле было небезынтересным. Согласно его версии (которой он впоследствии делился в интервью), и Антоний, и Клеопатра были великими героями, но – героями вчерашнего дня: миг их триумфа, их звездный час остался далеко позади – и теперь они по-детски растерянны, по-детски же обиженны, немножко смешны и машут кулаками после драки, отчетливо осознавая собственную обреченность.