Алатырь-камень

Тем, кто знал его лишь в юности, через два десятка лет было бы мудрено признать в заматеревшем мужике прежнего худенькго спецназовца. Многое подрастерял Торопыга из былого мастерства. Сейчас он, пожалуй, смог бы разве что точно метнуть в цель свой нож, метко выстрелить из арбалета. Остальное же…

Зато теперь Константин в любой момент мог получить подробную информацию о том, чем кто дышит. И речь шла не только о Руси, в которой доверенные люди сидели всюду. Про Чернигов, Новгород-Северский, Переяславль-Южный, Владимир-Волынский и даже Кукейнос с Ригой, в которых правили подручные князья, и говорить не стоило. Но под контролем находились и все прочие города.

Впрочем, внутренний сыск был делом Любомира, и в него Николка не совался, занимаясь исключительно другими государствами. Что касаемо соседей, тут донесения и вовсе приходили регулярно. Николка, а следовательно, и сам Константин были прекрасно осведомлены обо всех перипетиях борьбы между дочерью луцкого князя Ингваря Ярославича Гремиславой – женой покойного короля Лешко Белого, отстаивавшей права своего малолетнего сына Болеслава V [168] , и его официальным опекуном Конрадом Мазовецким.

Им было хорошо известно, что венгерский король Бела IV не ладит со своей знатью, что Иоанн-Асень II по-прежнему занимается строительством церквей и монастырей и на южные русские земли притязаний не предъявляет. Да и странно ему было бы претендовать на то, чем он сам наделил своего собственного зятя Святослава.

Дело в том, что первая жена царевича Мария, дочь хана Волжской Булгарии Абдуллы ибн-Ильгама, умерла при родах, успев произвести на свет крупного карапуза, которого при крещении нарекли Николаем.

После ее смерти царевич долго не хотел жениться. Прикипел он всем сердцем к маленькой смуглой девочке, и рана никак не хотела заживать, продолжала кровоточить. Лишь через три года, видя, что иначе не получится, Константин жестко произнес:

– Надо!

– Надо тебе? – строптиво, с дерзким отчаянным вызовом, спросил Святослав и тут же сник от спокойного отцовского ответа:

– Руси.

Правда, тут же, пытаясь как-то смягчить приказной тон, Константин добавил:

– Не вольны мы, сын, над собой. Это смерду в селе, ковалю в городе, купцу, дружиннику или боярину дозволительно по любви жениться. Даже князь может себе такое позволить, – добавил он торопливо, чтобы сын не попрекнул его самого Ростиславой. – Царю же о державе надо мыслить. Вон она у нас какая – от моря до моря. Все караваны через нее, куда бы ни шли. На глазах богатеет, растет. Отсюда и завистники, коих у нас, сам знаешь, немерено. Ежели их всех в Оке потопить, то река из берегов выйдет. Так что тут не до любви. Долг выполнять надо, союзников искать. Если одни враги вокруг нас будут – непременно пропадем.

– А кому господом многое дано, с того многое и спросится, – поддержал Константина патриарх Мефодий, специально вызванный по такому поводу. – Твой отец и ты после него за всю Русь в ответе.

– Но мы и без того в союзе с царем Асенем, – попробовал было поупираться царевич.

– Это верно – в союзе. Только он сам мне намекал на то, что если я посватаюсь, то отказа не будет. И не раз. После таких намеков либо само сватовство следует, либо обида. Брезгуешь, мол. А за ней, как водится, разрыв всей дружбы.

Не сумев переспорить отца, Святослав повернулся к патриарху:

– Ты же говорил, владыка, что брак на небесах свершается, что любовь свята. Стало быть, жениться не по любви – грех, а у меня – какая же любовь?

– Не так ты меня понял. Насильно венчать – грех тяжкий. Это да. Так оно и есть. Но и тебя под венец насильно никто не нудит. Но скажу и иное. Бывает, что чрез малое время после свершения таинства бракосочетания пропадает любовь. Так что ж теперь – разводить? Да и не разглядишь в душе у человека – в самом ли деле любит он свою суженую или это ему кажется. Так что же – нам и вовсе людей узами не соединять? И поверь, никогда и никому не ведомо, где человек найдет, а где потеряет. Бывает, женится, потому что велено, потому что воля отца такова, а после, в награду за послушание, господь человеку любовь и посылает.

– Мне уже послал, – горько отозвался царевич. – Только скоро отнял. А разве вторая любовь может быть?

– На утерю роптать не след, – строго заметил патриарх. – То – божья воля. А что до второй… – Он немного замешкался, но произнес твердо: – Истинно тебе говорю – да! Ты молод, а разве человек может прожить без любви? Да никогда. Все равно сердце к кому-нибудь да прилепится, и как знать, как знать… – Он не договорил, но намек был яснее ясного.

– Как хоть зовут ее? – нехотя буркнул царевич.

– Мария, – коротко ответил Константин и с радостью отметил, как в глазах Святослава что-то блеснуло.