Альбион и тайна времени

Так и было. Спустя две недели газеты запестрели его фотографиями, сообщениями о наследниках и наследницах. Гетти умер в Саттоне. Возможно, наследники отдадут замок и он станет народным достоянием. А может быть, продадут второму в мире самому богатому. В любом случае я никогда больше не увижу Саттона таким, каким он был в дни агония Гетти: толпы богачей, санитары облагодетельствованного госпиталя, гобелены и Снайдерс и надо всем этим дух смерти, всепобеждающий дух, перед которым Гетти с его миллиардами — лишь бедный старик, достойный жалости.

Поезд идет в Ливерпуль

Сначала за окнами бегут задворки Лондона — его трущобы, очень искусно замаскированные для туристов великолепием центральных площадей и парков — это нескончаемо длинные ряды серо-темно-кирпичных жилых строений, облупленных, кое-где разрушенных наполовину. Чаше всего ряды эти стоят перпендикулярно к железной дороге и можно видеть обе стороны дома — убогий фасад и страшный внутренний дворик, крошечный, настоящая свалка, над которой уныло висит белье, а в мусоре свалки копошатся ребятишки. Такое длится добрых полчаса и, кажется, уже никогда не кончится. Но внезапно поезд вырывается на холмистый простор, где редкими купами стоят премилые домики, течет река, вдали виднеется бывшая старая мельница, удачно и прибыльно перестроенная под ресторан, вот проносятся развалины с колоннадой — конечно, это остатки древнейшего римского поселения, они бережно охраняются. У развалин, чуть в стороне — билетная касса. Снова домики с гаражами и цветниками под окнами. Чистенькие, игрушечные. Храм на холме с узким высоким шпилем, а спустя минут пять снова храм, совсем другой архитектуры — темно-серый бульдог. Старинный.

Ощущение некоторой нереальности — одна премилая открытка сменяется другой. И все на них изображено миниатюрное, изящное. Снова приходит мысль о музее Природы. Почему такая благополучно прибранная Англия напоминает мне некий макет, которому следует подражать? Почему она напоминает мне его, не давая забыть про другую, черно-закопченную Англию?

А вот и снова она. Трубы заводов, серая пыль цемента, оседающая на заводские строения и стоящие очень близко к ним здания рабочего поселка. Да, этот поселок будет пострашнее того, который я видела некоторое время назад на окраинах Лондона. Провинция. И все здесь, даже бедность, классом пониже столицы. Старуха роется и куче объедков. Она поднимает глаза навстречу проходящему поезду и машет. Лицо ее, обезображенное нищетой, забывшее о мыле и воде, обвисшее от худобы, выражает какую-то нелепую радость. Она жует что-то беззубым ртом, улыбается в машет, машет. Безумная.

Стайка негритянских ребятишек бегает друг за дружкой мимо домов, где нет ни единого кустика — только серый камень да красно-грязный кирпич. Две негритянка сидят на крыльце одного из таких домов. Чуть подальше — группа старых негров сгрудилась над Столом — играют во что-то.

И снова благополучные пейзажи, умилительные речушки, овцы на уютных склонах холмов, кудрявые деревья, растущие поодиночке на склонах. Снова божьи храмы — много их, разных, и все хороши собою.

Вот амфитеатром спускается со внезапно возникших плоскогорий серо-белый лес современных жилых домов, высотные башни, чуть ниже семи-восьмиэтажные дома, пониже с волнистой общей крышей здания типа «змеи». Между ними и следующими семиэтажными на ладан дышащие острые кирпичные трущобы. Это пригороды Шеффилда — одного из самых крупных индустриальных центров страны. Вдали, на другом плоском отроге, видны дымящиеся трубы заводов и теплоцентралей, а под ними снова стада унылых домов.

Скоро Ливерпуль. Два с половиной часа езды от Лондона до Ливерпуля — это как от Москвы до Калинина. Совсем близко, по-нашему. На другом конце острова — по-английски.

Сноудония

Просыпаюсь в большой комнате с эркером. Шторы задернуты, темно, но свет проникает. Понимаю — уже утро, пора вставать. Под одеялом тепло — оно пуховое, толстое, грелка в ногах даже не совсем остыла за ночь. Открытым плечом чувствую холод в комнате. Дышу — пар идет изо рта. Спальня огромная, со старинным шкафом, который скрипит при открывании, с большим зеркалом у окна и подзеркальником, на нем гордо стоит белый с синими цветами ночной горшок. В углу умывальник.

Вскакиваю. Дрожа, обливаюсь холодной водой из кружки, которая стоит на умывальнике, — хозяйка предупредила, что водопровода в доме нет, и любезно с вечера занесла кувшин. Быстро напяливаю на себя все теплое, что есть в моем чемодане, подхожу к окну, раздвигаю шторы и замираю…