Альбом для марок

Дед знал и любил церковное пение, советовал, в какой праздник куда пойти. После пятого года они с бабкой о церкви не вспоминали. Разве что бабка в крутую минуту – что делать? – помолится.

Вместо церкви теперь – Большой, чаще – Зимин: Шаляпин, Собинов, Нежданова. Для деда всего душевней – Аскольдова могила с Дамаевым:

   Близко города Славянска…
– Эй жги-жги, говори-говори,
   Приговаривай! —

добавка к всегдашним дедовым:

– Было дело под Полтавой…
– Взвейтесь, соколы, орлами…
– Солдатушки, бравы ребятушки,
   Где же ваши жены?
   Наши жены – пушки заряжены,
   Вот где наши жены…[4]

Весенняя фотография года шестого-седьмого.

Деревянные дома и забор, кирпичный брандмауэр, водосточная труба самоварным коленом. Сзади – крыши, деревья. На широком дворе:

дед – высокий, в шляпе и тройке, улыбается в черные усы: ремесленник-художник;

вальяжная, в шляпе с бантом бабушкина приятельница Мария Антоновна – моя будущая вылинявшая нянька Матённа;

бабушка – маленькая, со страусовым пером и в ротонде;

мама и Вера в белых пальто. Тоня, Цыганка, уже умерла. Родилась такая красивая, что ясно всем: не жилица;

бабушка Варя, жена деда Семена, Цыгана, – в черных кружевах и палантине, снизошла, позволяет собой любоваться;

ее дети – Володька в пальто с пелериной, будущий коллекционер китайских древностей; Маргушка – как куколка;

особняком – руку в карман – дед Семен, Цыган, мамин крестный, в котелке и визитке: коммерсант. Видно, что здесь он в гостях. Был пастухом, был камердинером у Полякова, ездил с ним в Биарриц, выучился солидности и французскому[5], самородок, сам вышел в баре. Этот Поляков – врач, известный благотворитель. Дед Семен больше брал пример с его брата, заводчика, миллионера. Только бабушка Варя могла – губы в трубочку:

– Калабушкины – все простофили.

Знавшие деда Семена – аттестовали:

– Калабушкин —

Загребушкин.

Между пятым и четырнадцатым жизнь на Большой Екатерининской наладилась.

Дед солидно работал у Фаберже, получал семьдесят пять. Говорили, таких закрепщиков в Москве – два, Фаберже и Лорье пытаются их сманить друг у друга, Лорье в Лондон звал – куда там, дед чужой жизни, чужого языка как огня боялся[6]. Фаберже – приглашал в компаньоны.

Дед повышения не желал: сроду претило командовать, решать за других. В своем деле он был художник:

кулончик из разноцветного золота – листья, травы, цветы из розочек;

перстни с цветами и бантиками из разноцветных камней;

перстни с капюшонами – так теперь не гранят, с большими пейзажными яшмами, с искристым искусст-венным собранием любви.

По тогдашним понятиям, это даром: рисовал приятель, свой труд не в счет, золото – вынул из портмоне, камешки простенькие, если алмазы – то розочки, касты – серебряные.

В сорок втором за кружку молока для меня ушла одна из четырех плетенок с японским секретом: снять с пальца, бросить на стол – рассыпается в выгнутую цепочку, четыре звена. Собрать – единственным способом, если не знать – не додуматься.

Фаберже кончился так. Мастер разорался на соседа. Дед – профсоюз металлистов – начал укладывать свой сундучок.

– Что вы, Иван Михайлович! Это вас не касается.

– Знаем, знаем, кого касается.

И ушел, насовсем. Себя уважал. Работу любил – праздниками тяготился. На лето отправлял бабку с дочерьми в дешевую деревню. Но трижды за девять лет мирного времени – на юг, в Старый Крым, Новый Афон, Ессентуки.

Господину Ивану Михайловичу Михайлову

Верхние торговые ряды № 102-й

1-я артель ювелиров. Москва.

1910 г. 3 июля, Кавказ.

Дорогой папа!

Мы твое письмо получили 2-го июля и были очень рады, что у Вас все благополучно. Мы через день ходим с Верунькой в ванну и почки мои стали немного лучше. Мы целыми днями сидим в парке с Верой. Верунька ждет от тебя 1 р. за рождение. Я свесилась и во мне 1 п. 36 ф. В Вере 1 п. 17 ф. а в маме 2 п. 39 ф. Васюта[7] еще не весилась. Целуем тебя все.

Женя

После Николаевского детского приюта (Почему он был? Не от бедности же!) маму, способную, хотели отдать в пансион[8]. Мама уже начиталась Чарской – и ни в какую. Выбрали гимназию Самгиной на Первой Мещанской. Бабушка стала объяснять, что надо говорить на вступительном экзамене. Мама: