– За тех, кто в море! – (
Пили:
– За Россию в границах Ивана Третьего – тогда ей хоть управлять было можно.
– За культурную оккупацию – чтобы отучили лаяться и толкаться.
Мансарда не зря смотрела на Запад. Именно там виделось нормальное общество, противоположность нашему. На-ше мы даже не обсуждали: предполагалось, что все ясно само собой.
Чем злей пропаганда кляла Запад, тем безоблачней и идеальней он представлялся. Подтверждение – книги, как довоенные, так и послесталинские – Ремарк, Хаксли, Дос Пассос, Хемингуэй, Стейнбек, Колдуэлл, недопереведенные Пруст и Джойс: в легендах маячили Кафка и Фолкнер.
Непонятно было, как прекрасный Запад уживается с ужасными нами. В постыдных грезах не одному мне хотелось спросить кого-то из тамошних главных – Даллеса бы! – как они собираются освободить, вернуть к норме Россию.
Заводилой на мансарде был Леня Чертков, из Библиотечного. Всегда оживленный, в избытке сил, фаллически устремленный.
– Такой плотный, такой веселый, я его боюсь, – изрекла одна из мансардских девиц.
Во времена, когда никто ничего не знал, Чертков перепахивал Ленинку, приносил бисерно исписанные обороты библиотечных требований и упоенно делился открытиями.
Благодаря ему мансарда оперировала такими редкостями, как Нарбут, Ходасевич, Вагинов, Оцуп, Нельдихен, Леонид Лавров, Заболоцкий, протообериут Аким Нахимов, ботаник X (Чертков быстро раскрыл псевдоним: Чаянов).
Из классики и из любимого двадцатого века, сам изумляясь, подавал крупным планом:
– Что на Парнасе ты цыган. – Осолобительно!
– Все Аристотель врет – табак есть божество. – Табак есть божество!
– Колокольчик не пьет
– Когда бы грек увидел наши игры! – !!!
Дома у Лени в тумбочке была база, своя фундаментальная библиотека, плод ежедневных хождений по букам. Всегда три десятка книг:
бежевый Мандельштам 1928 года,
первый том Хлебникова, первый том Маяковского,
фисташковый Пастернак 1935 года (он под моим влиянием вытеснил коричневый однотомник Тихонова),
На мансарде читали свое – новое и, по просьбе, старое: обсуждали, в глаза разносили или превозносили.
Слушали гостей, главным образом, ленинградцев. За глаза обсуждали, осуждали их всех: рифмованные анекдотики.
Не обсуждали как несуществующих – сисипятников (ССП), от Светлова и Твардовского до Евтушенки.
Раздражались на вездесущих кирзятников (военное поколение):
– Слуцкий – сука, – Андреева.
– Винокуров, стервец, надо же, зарифмовал: шубка кунья – лгунья. Тьфу, лажук! – Чертков.
Мы сплетали узоры, выдавали резкие суждения, редкие сведения, новые слухи.
– Нравственно или ненравственно поступил врач в Смоленске – определил, что Исаковский – не слепорожденный, а минус тридцать? Нравственно: стихи Исаковский все равно бы писал. А славы слепому бы только прибавилось.
–
– Ленин – жулик – с самого начала ни во что не верил.
– В него не Каплан стреляла, она ни черта не видела.
– Под Красной площадью институт, там его каждую ночь препарируют.
– Сталин служил в охранке.
– Сталин был шестопал. В фотоальбоме к шестидесятилетию – тюремная анкета. Особые приметы: на такой-то ноге – шесть пальцев.
– На Западе лежат дневники Горького – опубликовать через пятьдесят лет после смерти.
– Воспоминания Молотова там тоже лежат.
– В войну Молотов ездил через линию фронта на переговоры к Гитлеру.
– Олег Кошевой не погиб, а сейчас в Западной Германии, выступал по
–
– Берия хотел отдать ГДР Западу и под это устроить террор хуже сталинского.
– В Москве раскрыли секту самоубийц, молодежь. Каждый уговаривал двоих покончить с собой и сам кончал третьим.
– Китайское политбюро. Враг народа Жао Шу-ши – вылитый Каганович. Рекомендую – Дэн Сяопин, совсем без лба.
Леня доставал большую клеенчатую запкнижку. Мы с ним любили в клеточку за два пятнадцать: