Альбрехт Дюрер

Наступает весна 1521 года. Стоят теплые майские дни. В садах зацветают яблони и вишни. Дюрер чувствует себя лучше. Но тут через антверпенских сторонников Реформации он узнает страшную новость: Лютер предательски схвачен противниками! Известие это оказалось ложным. На самом деле Лютер, обманув своих врагов, скрылся в замке Вартбург. Но Дюрер этого не знал. Он поверил в известие и был потрясен. Запись в «Дневнике» обрела трагическую силу, особенно ощутимую, потому что строки эти идут вслед за обыденно говорящими об обыденном. Волнение захлестывало его. Он исписывал страницу за страницей словами, полными гнева и боли. «Жив ли он, пли они убили его, этого я не знаю; и претерпел он это за христианскую правду и за то, что обличал нехристей пап... О боже, освободи твой бедный народ, теснимый великим насилием и законом, которому никто не подчиняется охотно, ибо приходится постоянно грешить против своей совести и поступать против ее веления...». Дюрер взывает к Эразму Роттердамскому, надеясь, что тот продолжит дело Лютера, не зная, несмотря на общение с Эразмом, насколько оба во взглядах далеки друг от друга. Он кончает запись словами о католической церкви, каких не говорил прежде: «...увидим мы кровоточащих невинных, кровь которых пролил папа, попы и монахи». Да, это уже не тот Дюрер, который писал «Праздник четок», поэтизируя папу и братство, основанное доминиканцами.

Портрет молодого человека. 1521

И несмотря на потрясение — работа. Работа. Работа. Портреты. Рисунки гербов по заказу знатных антверпенцев. Эскизы карнавальных костюмов для них же. Зарисовки здешних нарядов для себя. Подготовительный рисунок для большой гравюры «Распятие», которая так и не была награвирована. Картины «Несение креста» и «Моление о чаше» — повое обращение к теме «Страстей». Некоторые новые работы Дюрер продает, но куда больше раздаривает.

«Я сделал еще много рисунков и других вещей для разных людей, — записывает он, — и за большую часть своей работы я не получил ничего». А чувствует он себя плохо. Доктор и аптекарь то и дело упоминаются в «Дневнике». Дюреру опять кажется, что ему может помочь перемена места. Он едет в Малин, посещает наместницу Маргариту, которой подарил уже немало работ.

Визит приносит ему горчайшее разочарование. Дюрер привез Маргарите портрет императора Максимилиана, сделанный по аугсбургскому рисунку. Подарок наместнице не понравился. Тут она была, пожалуй, права: портрет не принадлежит к большим удачам художника. Маргарита без обиняков сказала художнику, что он может забрать его обратно. Дюрер был глубоко задет и с досады отдал кому-то портрет за штуку сукна. За прочие его работы Маргарита ничего не заплатила. Он знал, что у нее хранится альбом покойного Якопо Барбари, который в последние годы жизни был на службе у Маргариты. Он все еще верил, что Барбари были ведомы какие-то тайны пропорций, которые так и остались неизвестными ему, Дюреру. Он попросил у Маргариты этот альбом — как известнейший художник, старый знакомец Барбари, он имел, казалось, на это право. Маргарита отказала. Она обещала альбом своему придворному живописцу. Дюрер вернулся из Малина оскорбленный и обманутый в своих надеждах и расчетах. Утешением, как всегда, стала работа.

Агнес упрашивала его ехать домой, а он все никак не мог расстаться с Нидерландами. Тут каждый день дарил его новыми впечатлениями и знакомствами. Вот ради встречи с Дюрером приехал из Голландии знаменитый, несмотря на молодость, живописец и гравер Лука Лейденский. Лука Лейденский хорошо знал гравюры Дюрера, которые продавались в Нидерландах. Ими навеяно многое в его работах. Дюрер нарисовал его серебряным карандашом с явным удовольствием от знакомства. Луке было в ту пору двадцать шесть лет. На портрете Дюрера он выглядит совсем юным и очень привлекательным. Они обменялись своими гравюрами. Им было что показать друг другу, о чем поговорить...

Даже спустя столько веков больно думать, как Дюрер не берег себя. Он еще нездоров, а не может отказаться от вина, карт, от всяческой суеты. Хлопочет с упаковкой и отправкой багажа в Нюрнберг. Сколько ящиков и тюков уже отослано, какие деньги уже за это плачены, а в комнатах опять не повернешься! Дюрер продолжает покупать разные разности, вроде сушеной каракатицы. Агнес сердится — к чему им эта сушеная тварь! Дюрер, как дважды два четыре, доказывает, что она ему необходима. Ну и, конечно, покупает то, что нужно для работы: кисти обычные и кисти из волоса морских свинок и еще — кисти, кисти, кисти. А потом вдруг маленький желтый почтовый рожок. Зачем? Понравился!