Алеет восток

На Дворцовом мосту было очень красиво – вид на Университетскую набережную (эх, моя бывшая альма-матер), солнце, снова выглянувшее меж облаков, и Нева внизу, меняющая цвет на глазах, корабли и катера, золотой купол Исаакия вдали. Мы остановились посреди и смотрели вдаль, вдыхая соленый запах моря, внизу волны бежали навстречу, вид как с палубы корабля – все мечтаю, как я когда-нибудь, с моим Адмиралом, на белом пароходе, по Черному морю, или в Италию, к Лючии в гости! Ветер хлестал в лица и продувал насквозь, влезал под платье – не только под подол, но и за ворот, в рукава, рвал все на мне так, что я его всей кожей ощущала, будто без одежды стою, – но, держась за перила, чувствовала какой-то пьянящий восторг, ощущение полета, как в книжке, что прочла на компьютере, про чайку с именем Джонатан Ливингстон.

– Мне Юрий так и не дозволил прыгнуть с парашютом, – с сожалением говорит Лючия, – а ты прыгала, целых два раза, как я тебе завидую! А вот если придумать такое приспособление, чтоб мощный пропеллер снизу, через решетку – чтоб человека могло поднять? И для обучения десантников было бы неплохо, и как аттракцион.

Ну, подруга, сама додумалась – я-то слышала, что у потомков это называлось «аэротрубой»! Может, и впрямь предложить Пономаренко, как одно из упражнений для парашютистов? И таких, как я – вот никогда не признаюсь Лючии, что высоты боюсь, летать хочется, но возле земли! Лючия, она счастливая, не опалила ее война, как меня, лишь краешком задела – оставила «идущей по жизни смеясь», как я была когда-то. Что ж, устрою я тебе прыжок с парашютом, коль сама просишь – как вернемся в Москву! Если Юрка разрешит. И про «трубу» доложу обязательно. Сама первой ее опробую – только не в платье, конечно, а в летном комбезе.

А вот интересно, прочла я, что в той истории второй московский ураган со смерчем – первый был в 1904 году, когда крыши, сараи, деревья и коровы по воздуху летали – был 2 сентября 1945 года, а я тот день хорошо запомнила, тогда Юрка вернулся и нас у дома встретил, и лишь дождик с утра! Зато в июне, когда мы с Лючией в Союз Писателей ездили – так после узнали, что по московским окраинам и смерч прошел! Может, от войны, на год раньше закончившейся, погода так поменялась – если принять, что сражения, взрывы, пожары влияют на состав и сотрясение атмосферы? Даже природные катаклизмы уже не те стали – что же про общество говорить?

И в Ашхабаде землетрясение здесь случилось не в ночь на 6 октября 1948 года, а на полсуток раньше. Возможно, атмосферное давление, циклоническая активность, сыграли роль спускового крючка для движения литосферных плит? И ведь нам, в процессе подготовки, никак нельзя было предвидение явно показать! Геологи с геофизиками, конечно, присутствовали – плановая экспедиция Академии Наук, ну а кто план составлял, то дело десятое. Так же как и войска по другому плану были переброшены «на учения» – стрелковая дивизия, две инженерно-саперные бригады с техникой, и полевой госпиталь. Трудность была в том, что Ашхабад даже через четыре года после войны был все еще переполнен эвакуированными, и гражданами, и учреждениями, и обеспечить всех палатками, полевыми кухнями, запасами продуктов, воды и медикаментов само по себе было сложнейшей задачей! Так именно Пономаренко придумал:

– Чего голову ломать – учения по гражданской обороне! Рассредоточение и эвакуация, на случай возможного ядерного удара. Так во все планы и впишем!

Хрущев, все еще сидевший в Ашхабаде на посту первого, пытался возражать – стотысячный город, столица союзной республики, да как это? Получил ответ – а что, вы предлагаете учебную эвакуацию Москвы? И вообще, решение принято на самом верху, на предмет проверки готовности – так что не обсуждать, а исполнять! Кстати, в план включена и эвакуация материальных ценностей по списку (что под завалами могло пострадать), со складов и предприятий. Так же и людям не возбранялось брать с собой вещи, сколько могли унести. Совсем жертв избежать не удалось – тряхнуло раньше ожидаемого часа. Но если в той истории, пострадавших было сорок тысяч, то есть каждый третий в городе, то здесь погибших и пропавших без вести оказалось меньше тысячи – те, кто не поспешили из домов в палаточный лагерь, или остаться надеялись, «что нам эти учения». А дома из сырцового кирпича, с глиняными крышами, от подземного толчка превращаются в кучи, сплошной завал, под которым выжить нельзя. Хрущев так и не понял, что если бы конкретно по его вине случились лишние жертвы, то поехал бы он из Туркмении в места отдаленные, а так товарищ Сталин лишь сказал благодушно: ну, пусть дальше там сидит, коль особого вреда от него нет.