Алеф

— Надеюсь, что да. Главное, чтобы он не передумал.

— Полагаю, он всё решил.

— Решить и сделать иногда совсем не одно и то же.

Входит Валентина с кастрюлей в руках.

— Неспокойно стало у нас в доме, — заявляет она, ставя ношу на стол.

— Суп на ужин? — спрашиваю я.

— Нет, господин Кармин, это тушеная телятина.

— Что тебя беспокоит?

Валентина начинает накладывать нам с Марной дымящиеся куски аккуратно нарезанного мяса.

— Людей много ходит. Полиция наведывается. И без детишек ваших я скучаю. Витя вон до сих пор где-то мыкается.

— Не пропадёт. Небось, у матери прячется.

Валентина смотрит на меня, не скрывая удивления. В её взгляде мелькает подозрение: не устал ли я от игры, не хочу ли нарушить негласные правила и повести себя так, словно наша жизнь в Киберграде — иллюзия? Все юзеры должны делать вид, что происходящее в виртуальности — подлинно. Цифровой мир держится на поддерживаемой всеми лжи.

Я отпускаю Валентину и беру вилку. Ем медленно, почти не чувствуя вкуса. Мои мысли вращаются вокруг Зои и Марны: их образы тесно сплелись в сознании, и мне трудно разделить их. Да и нужно ли? Кажется, киборг и его аватар представляют половины одного существа. Я должен научиться воспринимать их целостно, словно андрогина.

— Тебя больше не беспокоит судьба сына? — спрашивает Марна, прерывая наше молчание.

— Наверняка он взрослее, чем кажется.

— Осторожнее, — Марна с притворным испугом округляет глаза. — В Киберграде такие шутки считаются дурным тоном.

В её глазах, в её улыбке я вижу всё, что мечтал найти в женщине. Пусть миры сольются воедино, а плоть растает, обратившись в цифровой код — я не хочу знать разницы между людьми и киборгами, между реальностью и действительностью.

— Я люблю тебя, Марна.

Дай мне испить из твоей чаши.

Я лежу, глядя в потолок. Его покрывает роспись: копия картины Микеланджело «Сотворение Адама». Я установил её пару дней назад — взамен прежней, называвшейся «Мучения Святого Антония».

Меня всегда удивляло, почему Бог тянется к своему творению изо всех сил, а первый человек сидит, вальяжно развалившись, и едва утруждает себя ответным жестом. Рука Адама опирается о колено и согнута в запястье. Достаточно распрямить её, чтобы соприкоснуться с Творцом, но человек этого не делает.

Откинув одеяло, встаю с постели. В доме тихо и темно. Моя крепость хранит меня. Выхожу в коридор и шагаю босиком по ковру. Короткий ворс слегка колет стопы.

Я уже собирался выйти из Киберграда, когда мне показалось, что до меня доносятся чьи-то голоса. Несколько минут я лежал, раздумывая, стоит ли вставать, и разглядывал «Сотворение Адама». Картина была едва видна в призрачном сиянии декоративной подсветки, но я хорошо помнил её и легко восстанавливал в памяти то, что скрадывал полумрак.

В доме по-прежнему тихо. Не почудилось ли мне? Я уже готов вернуться, но из-за угла доносится едва различимый шорох. Замираю и прислушиваюсь. Звук всё ближе. Кто-то идёт по ковру мне навстречу. Это не может быть посторонний: охранные системы абсолютно надёжны. А что, если я сплю и вижу сон? Но нет, едва ли.

Делаю шаг вперёд и останавливаюсь. Почему-то мне делается тревожно, кожа покрывается мурашками. Это ещё не страх, но, безусловно, его предвестник.

Из-за угла появляется бледное сияние. Человек держит в руке фонарь. Луч слегка подрагивает.

Где-то раздаётся стук двери. Мне хочется развернуться и броситься в свою комнату. Там я смогу запереться. Переждать… а что, собственно, переждать? Опасность? Но разве она мне грозит? Должно быть, кто-то из домочадцев идёт навстречу, не желая зажигать свет в коридоре.

Я отступаю назад. Движения почти непроизвольны. Мне трудно оторвать взгляд от растущего пятна света. Слышно прерывистое дыхание крадущегося человека. Ему страшно. Стоит это осознать, и становится жутко. Так дышать может лишь тот, кто решился на убийство.

Из-за угла появляется тёмная фигура. Белый луч устремляется ко мне, слепит глаза. Я заслоняюсь рукой. Человек резко останавливается: он не ожидал меня увидеть. Свет уходит в сторону, и мне удаётся разглядеть лицо.

Это Виктор!

— Что ты здесь делаешь? — вырывается у меня.

Я вздыхаю с облегчением. Должно быть, его впустил Фёдор. Разумеется, охранные системы не воспрепятствовали возвращению домой блудного сына.

Виктор молчит. Фонарь дрожит в его руке, и луч света пляшет по стенам и полу.

— Почему ты крадёшься в темноте, как вор? — спрашиваю я. — Зачем прячешься от меня?

— Я не прячусь, — отвечает он.

Его голос звучит неожиданно громко и резко. Кажется, я отвык от него.

— Я шёл к тебе, — говорит Виктор.

— Сейчас?

— Да.

Становятся слышны торопливые шаги: кто-то почти бежит к нам.

Виктор тревожно оглядывается и делает порывистое движение, словно хочет броситься ко мне. Только теперь я замечаю, что во второй руке он держит нож.

Вот, значит, как?!

— Господин Кармин! — раздаётся вопль Фёдора. — Проснитесь!

Верный слуга то ли разгадал замысел Виктора, то ли знал о нём, но не уследил за мерзавцем, и теперь торопится предупредить меня.