Алекс & Элиза

Зимнее солнце давно уже скрылось за деревьями. В темноте Гектор споткнулся о корень, торчащий на обочине изрытой колдобинами дороги. Алекс инстинктивно стиснул руки на талии Элизы и с удивлением отметил, что она не возразила. Ощутив мягкость ее спины, Алекс понял, что на девушке нет корсета, отсутствие которого, безусловно, объяснялось дальней дорогой. Однако до сих пор ее осанку отличала безупречность, словно она была затянута в жестчайший из корсетов. Нечастое дыхание едва поднимало ее грудь, и он заметил, что старается дышать как можно глубже, словно пытаясь этим теплом согреть ее затылок.

Теперь он видел, что ее плечи немного расслабились. То, с какой грацией она держалась в седле, напомнило ему, какой грациозной она была на том балу.

– Должен заметить, мисс Скайлер, – начал он, – с последнего визита у меня остались самые приятные воспоминания о вашей семье.

– Визита? Вы так это называете? Это больше походило на нападение.

– Мисс Скайлер, я бы хотел, чтобы вы знали – мои официальные отношения с вашим отцом ни в коей мере не отражают моего личного к нему отношения. Напротив, я питаю к нему глубочайшее уважение. Искренне прошу простить меня за то, что принес плохие вести, и за неуместные слова о Тикондероге. И, надеюсь, вы примете запоздалые извинения за то, что подверг сомнению доброе имя вашего отца в ночь нашей предыдущей встречи.

– Продолжайте же, сэр.

– Я с абсолютной уверенностью заявляю, что и сам генерал Вашингтон всегда верил, что при осаде Тикондероги ваш отец проявил себя как истинный патриот. Более того, он отметил, как уверенно войска под командованием вашего отца противостояли значительно превосходящим силам противника. Несомненная заслуга генерала еще и в том, что он отказался взваливать вину за падение форта на чужие плечи.

– Тогда вы выбрали странный способ показать, чего стоят все похвалы, которыми вы осыпаете отца. Отправить его под трибунал за нарушение долга! – упрекнула она.

– Уверяю вас, если бы был хоть один способ избежать этого унизительного судилища, я бы им воспользовался.

– Если вы так думали, то зачем принимали в нем участие? Позвольте предположить – вы просто «следовали приказу».

– Следовал, – подтвердил Алекс. – Приказу вашего отца.

– Если вы рассчитываете, что я поверю, будто мой отец сам настоял на суде, вы явно держите меня за дуру.

– Но так и было, – настаивал Алекс. – Я думал, вы знаете. Ваш отец не желал, чтобы даже малейшая тень подозрений в недобросовестности пала на его действия в битве при Тикондероге. Он отказался принимать решение о вынесении порицания, предложенное Континентальным конгрессом, и вместо этого настоял на проведении военного трибунала, поскольку был убежден, что его полностью реабилитируют – что, впрочем, и случилось.

– Но… но почему папа ничего не рассказал собственной семье?

– Не могу сказать. Возможно, он хотел скрыть от вас неприглядные стороны политики или не желал, чтобы вы разочаровались в правительстве, служению которому он посвятил жизнь.

– Так вы не собирались ни в чем обвинять его? Вы считали, что он не был виноват в падении Тикондероги? – уточнила она.

– Он не просто не был виноват, а проявил исключительную дальновидность. Если бы ваш отец не решился на те меры, что принял тогда, пала бы не только Тикондерога, но и вся Новая Англия.

– Вы знаете, мы лишились усадьбы и хозяйства в Саратоге, – сообщила Элиза с печальной гордостью. – Генерал Бергойн сжег наш дом дотла.

– Я знаю об этом. Как и о том, что ваш отец, со свойственной лишь истинным джентльменам щедростью, предложил тому самому генералу Бергойну приют в своем доме, когда тот потерпел поражение.

Элиза тяжело вздохнула, дав тем самым Алексу надежду, что сердце ее немного смягчилось.

– Да, он уступил генералу собственное супружеское ложе больше чем на месяц. И, должна заметить, мама полагала, что это слишком щедро. – Вспомнив об этом, Элиза хмыкнула. – Им с папой пришлось спать в одной из гостевых спален.

Алекс машинально пробормотал:

– Уверен, она была удобнее сеновала.

– Прошу прощения?

Внезапно спина Элизы снова напряглась. Алекс не ответил, и они опять утонули в молчании.

Когда стало ясно, что девушка не собирается возобновлять беседу, он попробовал начать с другой стороны.

– Так, значит, – заговорил он, – можно предположить, что именно мысль о разладе между мной и вашим отцом мешает вам подарить мне даже легкое подобие улыбки?

Элиза с трудом скрыла смешок, наклонившись вперед насколько могла, чтобы увеличить расстояние между ними.

Но он продолжил:

– Видите ли, я ждал больше двух лет, чтобы иметь возможность сообщить, насколько сильно обрадовала меня присланная вами после бала записка и как горько я был разочарован, когда вы не сдержали данное в ней обещание, – с внезапной вспышкой эмоций выпалил он, удивив и себя, и Элизу.