Алекс & Элиза

Элиза снова повернулась к нему спиной и сгорбилась в седле. В этот момент Алекс почувствовал, как два года ожиданий выскальзывают из рук, разбиваясь о промерзшую дорогу в Морристаун. За эти два года он начинал, а затем уничтожал бессчетное количество писем этой самой девушке. Его рука замирала над листом от страха, что он может написать что-нибудь не то. В конце концов, что можно написать леди, не стесняющейся назначать полуночные свидания? Он побоялся показаться излишне настойчивым в своих чувствах, поэтому терпеливо ждал подходящего момента, чтобы начать их знакомство заново, и буквально грыз удила в нетерпении, когда услышал, что она приезжает к родственникам в Морристаун.

Но, увы, оказалось, что это не Элиза отправляла записку! Для подобного она была слишком благоразумна. Кто-то другой вернул ему платок. Кто-то просто подшутил над ним – подшутил, как выяснилось, за ее счет.

Но кто мог это сделать?

В голове возникла картина: Джон Черч вытирает пот со лба Петерсона платком Алекса, затем Петерсон хватает платок и прячет в карман.

Похоже, Элиза тоже поняла, что его разыграли, причем жестоко.

– Петерсон! – воскликнула она. – Должно быть, это он послал записку. Видите ли, полковник Гамильтон, я одолжила ваш платок Анжелике, испачкавшей платье, а во время вашего спора она передала платок мистеру Черчу, который…

– …дал его Петерсону! И тот решил вернуть его владельцу! – Алекс покачал головой. – Злонамеренный розыгрыш, на который я как дурак попался. Приношу свои нижайшие извинения, мисс Скайлер.

– Это наверняка был Петерсон, – заявила Элиза.

– Мне почти нестерпимо хочется поехать прямиком в Олбани и призвать этого человека к ответу, – мрачно сказал Алекс.

Элиза тускло прошептала:

– Даже не знаю, что более оскорбительно: что вы сочли меня способной на подобный поступок или что считаете это привлекательным.

– Мисс Скайлер, пожалуйста, – пробормотал Алекс. – Я убит. Я действительно поверил, что эта записка написана вами… кстати сказать, никогда не подумал бы, что именно вы, из всех девушек, способны на это…

– И все же подумали, – упрекнула Элиза. – И не только подумали, но и использовали как предлог, чтобы начать беззастенчиво флиртовать со мной. Я потрясена.

– Уверяю вас, мое потрясание ничуть не меньше. – Алекс стукнул кулаком по лбу с такой силой, что чуть не слетел с лошади. Потрясание? Помимо всего остального, ему внезапно показалось, что он забыл, как устроен родной язык.

– Если вас не затруднит, полковник Гамильтон, я бы предпочла не разговаривать до конца путешествия. – Элиза поднялась в седле, напряженно выпрямив спину. – Будь обстоятельства более благоприятными, я бы пошла пешком. Но в данном случае обречена терпеть ваше присутствие в непосредственной близости к себе, пока мы не доберемся до места. Однако, ради бога, не заговаривайте со мной, или я правда сброшу вас с лошади!

Ее спутник открыл было рот, но, хорошо подумав, снова его закрыл. Никакими словами нельзя было улучшить нынешнюю ситуацию. А вот ухудшить – вполне. Александру Гамильтону, не без оснований считавшемуся самым красноречивым человеком в Соединенных Штатах Америки, в первый раз в жизни нечего было сказать.

10. Обопритесь на меня

Неподалеку от резиденции Кокранов, Морристаун, штат Нью-Джерси

Февраль 1780 года

Луна скользнула в облака, когда на спину Гектора упали первые снежинки. Гнедому потребовалось около мили, чтобы привыкнуть к двойному, да еще и такому непривычному грузу. Пусть боевых коней учат, не дрогнув, выносить грохот пушек, но вот терпеть шорохи и скольжение нижних юбок за ушами было совсем другим делом. Храбрый мерин не мог ни разглядеть их, не стряхнуть назойливо щекочущие шкуру кружева. Но он сразу же понял, что у легковесного человека, устроившегося в седле, умелые руки, которых он готов был слушаться.

Элиза наклонилась и потрепала гнедого по холке.

– Вперед, Гектор.

Около мили назад молодой полковник дал последние наставления, как добраться до лагеря, а затем снова сконфуженно умолк. К счастью, ей недолго оставалось терпеть весь этот кошмар.

Мягкое цок-цок подков Гектора задавало ритм постепенно ускоряющемуся хороводу ее мыслей. Мысль о том, что Алекс обвинил ее в отвратительнейшем распутстве, не давала покоя. Каков нахал – решить, что Элиза может вести себя подобным образом! Подумать только – она, по его мнению, одна из тех девушек, которые шлют записки кавалерам, не получившим разрешение на ухаживания, и назначают свидание, и не где-нибудь, а на сеновале!