Алекс & Элиза

Дверь открыл дворецкий, но миссис Кокран, стоявшая прямо за его спиной, тут же оттеснила его, чтобы добраться до племянницы. Она проводила Алекса к софе в гостиной, на которую он со всей возможной аккуратностью положил свою нечаянную ношу.

– О боже, Элиза! Она в порядке? – беспокойно вопрошала тетушка. – Миссис Янсен прибыла несколько часов назад.

Укутав племянницу в одеяла, миссис Кокран велела слугам принести горячее питье и посильнее растопить камин, а сама взялась растирать ее заледеневшие ступни.

В суматохе Алекс выскользнул наружу, пусть и мечтал остаться.

11. Самовольная отлучка?

Резиденция четы Кокран, Морристаун, штат Нью-Джерси

Февраль 1780 года

– Это полковник Гамильтон внес тебя в дом на руках, как невесту? – В голосе тети Гертруды звучали скорее поддразнивающие нотки, чем осуждающие. Поскольку и ее муж, и полковник тесно работали с генералом Вашингтоном, она, конечно, знала молодого человека довольно хорошо, и было понятно, что ее очень интересует, как так получилось. Элиза, тем не менее, вспыхнула при слове «невеста», и тетушка Гертруда, столь же чувствительная к душевным переживаниям, как и к страданиям тела, сменила тему.

– Ты, должно быть, измучена!

Элизе до сих пор казалось, что она никогда не согреется, а в голове остались весьма смутные воспоминания о том, как она попала сюда, в уютный, теплый дом тетушки, с промерзшей дороги на Морристаун.

Когда ступни Элизы стали розовыми, как у младенца, тетушка Гертруда позвонила в колокольчик и велела горничной отвести девушку в постель, предварительно прогрев как следует простыни. Горничная вытащила несколько угольков из камина и положила их в жаровенку, где те шипели всю дорогу наверх. Она держала простыни над жаровенкой целых пять минут, так, что те чуть не задымились, а затем помогла Элизе снять платье и надеть одну из сорочек тети Гертруды, поскольку весь багаж девушки был по-прежнему привязан к крыше сломанного экипажа в семи милях отсюда.

Фланелевое одеяло пахло тетушкой Гертрудой – приятной смесью запахов розового масла и гамамелиса, а подогретые простыни были даже слишком горячими, и все же, оказавшись в постели, Элиза снова задрожала. Обняв себя руками, она практически против воли вспомнила тепло, исходившее от тела Алекса.

Девушка попыталась убедить себя, что дрожь – всего лишь следствие трехчасового пребывания на холоде в тонких туфлях и без пальто, но знала, что дело не только в этом. Ее изводили тревожащие воспоминания – о легких прикосновениях его рук, о том, как естественно его пальцы смыкались на ее талии.

И о том, что голос, шептавший какие-то слова ей на ухо, был мягким, полным нежности и заботы, и не мог принадлежать тому мерзавцу и лицемеру, которым она считала его обладателя.

Проснувшись утром, Элиза почувствовала, что простыни промокли от пота. Суставы ломило, а лицо пылало от жара. Дядюшка Джон осмотрел ее перед уходом и заявил, что, «вероятно, угрозы жизни нет», но все-таки прописал строжайший постельный режим, пока не спадет жар. Мысль о том, что придется провести целый день в незнакомой (и довольно маленькой) комнате без книг, камина и компании, превратила обычную простуду в нечто непереносимое, и Элизе удалось смягчить приговор, заменив спальню софой в гостиной, где она, пусть даже чувствуя слабость и головокружение, могла по крайней мере поболтать с тетушкой.

Гостиная – огромная комната с четырьмя высокими окнами – была оклеена обоями в мелкую розочку. Согласно последней французской моде, лепнину на потолке сделали в стиле рококо. Слуги постоянно поддерживали огонь в камине и не давали остыть кофе в кофейнике. Можно было перекусить осенними грушами и сыром или по глоточку прихлебывать наваристый бульон. С учетом всех обстоятельств это был наименее неприятный способ болеть из всех, которые Элиза могла вообразить.

– Прекрасная комната, тетушка Гертруда, и моя спальня тоже очень милая. Прости, что не способна сейчас на экскурсию, – у вас с дядюшкой чудесный дом.

– О, пфф, – фыркнула тетушка Гертруда. Там, где другая женщина взялась бы за вышивку декоративной подушечки или носового платка, она предпочитала пришивать пуговицы на солдатские мундиры. Элиза хотела было помочь, но ей запретили напрягаться.

– Мы с твоим дядюшкой получили этот дом уже в таком виде, с мебелью и всем прочим. Должна признать, что для приверженцев британской короны у Китченеров – бывших владельцев – был в самом деле неплохой вкус. Вот они, – добавила она, указав на пару портретов в нишах по обе стороны от камина.

Элиза изучающе посмотрела на картины. Миссис Китченер, по виду, было едва за сорок. Она была одета по моде, в богато украшенное платье с изысканным париком, но мягкий подбородок и круглые, румяные щеки указывали на возможную любовь дамы к сладостям и хорошей шутке.