Хотя, когда речь шла о тысячах военнопленных,
В общем, день для переговоров выдался неудачным.
Но хуже всего было то, что у него больше не имелось причин держаться подальше от Морристауна. Это значило, он будет рядом, когда Элиза станет женой этого прохвоста Ливингстона. Может, и не в самой церкви, но она была слишком близко к штабу, чтобы полковник не услышал свадебных колоколов и не увидел толпу зевак, пришедших поздравить молодоженов, прямо из окна кабинета. Гамильтон хотел отложить возвращение в штаб, но лейтенант Ларпен так жаждал принять участие в предстоящей вечеринке, что неудержимо рвался назад, а Алекс, пусть и несчастный, не был настолько злобным начальником, чтобы испортить веселье подчиненному просто потому, что сам не собирался принимать в нем участие.
В довершение всего на обратном пути их настиг дождь. Дороги превратились в потоки грязи, и, хотя их скакуны желали оказаться под теплой крышей не меньше, чем всадники, скакать слишком быстро они не могли, поскольку подковы скользили по размокшей земле. Поездка в Эмбой заняла около трех с половиной часов. На утомительную тряску назад в Морристаун они потратили больше шести.
Ко времени возвращения оба промокли до нитки и промерзли до костей. Алекс поручил конюхам растереть уставших скакунов досуха и выдать им двойную меру овса, а затем они с лейтенантом Ларпеном со всей скоростью, на которую были способны их заледеневшие ноги, поспешили в особняк Фордов. Несмотря на утомительное путешествие, Ларпен все еще горел желанием пойти на вечеринку, а вот Алекс мог думать лишь о том, как бы найти чего-нибудь перекусить, а затем забраться под одеяло.
Увы, когда Алекс и Ларпен вошли в дом, он оказался пустым и холодным, потому что камины были не растоплены. В кладовых не нашлось ни крошки съестного и ни капли спиртного. Даже бутылку коньяка, подаренную Алексу Лафайетом перед отъездом, вытащили из тайника под половицей в его спальне.
Когда Гамильтон убедился, что в доме нет еды, питья и даже угля на растопку каминов, он с горькой улыбкой на лице обратился к Ларпену.
– Разрешите сказать, лейтенант.
Ларпен смущенно посмотрел на него. Алекс был старше по званию, ему не требовалось разрешение на что бы то ни было.
– Эм, разрешаю… сэр.
– Чтоб он провалился в ад! – воскликнул Алекс и рухнул на кровать.
– О, сэр! – вскрикнул Ларпен. – Встряхнитесь, сэр, все не так плохо! Вот, смотрите, я сейчас найду немного трута, и вы моргнуть не успеете, как уже запылает огонь.
Он выскочил из комнаты, ринулся вниз по лестнице и вскоре вернулся с трутом и щепой на растопку.
Но Алекс едва обратил на него внимание. Он стряхнул промокшую шинель и завернулся в одеяло, как гусеница в кокон, спрятав голову под подушкой. Краем глаза он наблюдал, как Ларпен присел перед камином, тщательно собирая шалашиком щепки и прутья, а затем стуча кресалом по кремню в попытках выбить искру.
Войдя в дом, мужчины зажгли лампу, но Ларпену, похоже, доставляло удовольствие начинать все сначала, к тому же всего с пятого удара внутри затлел уголек. Лейтенант легонько подул на него. Тот покраснел, а затем шалашик расцвел лепестками пламени. Лейтенант, с заботливостью фермера, который выкармливает оставшегося без матери ягненка, подбрасывал в огонь щепки, а затем и небольшие ветки. За несколько минут уверенно разгорелся огонь, и кучка поленьев рядом с камином дарила надежду на то, что скоро пламя в нем будет бушевать.
– Должен признать, лейтенант, что ваше умение разводить огонь достойно восхищения.
– В детстве я жил на ферме, и у нас не было слуг, чтобы разжигать огонь. Как самый младший я топил печь по утрам, пока отец с братом выгоняли коров на выпас.
– А что же, мать не могла этого сделать?
– Увы, сэр, моя мать умерла, давая мне жизнь. А отец так и не смог найти ей замену.
Алекс чувствовал, как тепло от камина согревает кончик его носа – единственное, что он высунул из-под одеяла. Он отшвырнул подушку, ощутив, как тепло добирается до щек.
– Я тоже потерял мать в юном возрасте, но, с божьего благословения, она была в моей жизни первые десять лет.
Ларпен кивнул.
– Я иногда думаю, что так даже хуже, иметь мать и потерять ее. Мои брат и отец до сих пор скучают по маме, а мне остается лишь гадать, какой она была. Извините, сэр, – выпалил он вдруг и выбежал из комнаты. А вернулся спустя минуту уже с охапкой полотенец.