Богданов разграничивает три основные области, где пролетариат должен создать для себя некую систему культуры, свободную от фетишизма и индивидуалистических буржуазных норм (которые были полностью отчуждены от социальной практики человека), – мораль, искусство и науку. В качестве основания новых социальных норм Богданов предлагает пролетарский моральный принцип товарищеской солидарности, упомянутый ранее. Новые социальные нормы должны соответствовать техническим нормам труда; они должны быть освобождены от своей абстрактной природы и сведены до организационных принципов человеческих отношений. Все будет зависеть от нужд коллектива, и все будет делаться в соответствии с его интересами. Нормы морали, закона и традиций, развившиеся в процессе жизни пролетарского класса, будут соответствовать только пользе коллектива и его социальным потребностям. Придется изобрести новую терминологию, ведь такие слова, как «закон», «мораль» или «религия» в качестве атрибутов абсолютной власти утеряют всякое значение. «Столь же неверный оттенок, – рассуждает Богданов, – придается понятиям тогда, когда говорят о пролетарской “нравственности”, пролетарском “праве” и пр. Принципиально новые культурные формы требуют для себя новых понятий»[751]
. Истина определяется в таком случае трудовым опытом и практикой коллектива.В подобном ключе с новым пролетарским искусством нужно интегрировать опыт коллективности в работе. Пролетариат жил своей собственной жизнью, отличной от жизни любого другого класса, следовательно, ему требовалось свое собственное искусство, пропитанное его чувствами, стремлениями и идеалами. Здесь Богданов с жаром опровергает возражения тех, кто считал, что трудные условия существования рабочего класса и еще более тяжелые обстоятельства социальной борьбы могут препятствовать ему принять на себя ответственность за свое искусство, по крайней мере, пока он не у власти. Напротив, искусство организует социальный опыт посредством живых образов и не только в области знания, а в еще большей степени в области чувств и желаний. Поскольку пролетарское искусство таким образом исполняет организационную функцию в жизни коллектива и гармонизирует чувства и идеалы масс, оно становится наимощнейшим двигателем развития и в конечном счете победы коллектива. Сплоченность класса будет тем сильнее, чем больше будет искусство охватывать области вне экономики и политики общества.
В труде «Культурные задачи нашего времени» Богданов не раскрывает формы нового пролетарского искусства, предоставляя «это другим, более меня компетентным в таких вопросах»[752]
. Но с точки зрения содержания он считал неверным и наивным полагать, что пролетарское искусство должно описывать жизнь рабочих, их быт и борьбу. Совокупность опыта класса, которая является объектом искусства этого класса, не является по этой причине ограниченной; она охватывает все существование и весь быт общества, так же как и всей природы. Пролетариат живет бок о бок с другими классами, чужеродными или враждебными, с которыми он связан многочисленными нитями – духовными, экономическими и социальными. Многие из этих элементов, сознательно или нет, были ассимилированы пролетариатом. И даже если он с ними борется, в конце концов они являются наследием тех классов, из которых и вырос сам пролетариат: мещанства и крестьянства. И чем ближе он знакомится с этими классами, с их психологией, организацией и интересами, тем менее он подвержен их культурному влиянию; тем легче будет пролетариату впитать из их культуры самое полезное и прогрессивное. С точки зрения организационной функции культуры, которая (по Богданову) состоит в «оформлении и закреплении определенной социальной организации»[753], пролетарское искусство сможет показать трудящимся на работе, в их общественной борьбе и в их каждодневной жизни многое из того, что просто не попадает в сферу их сознания. Таким образом, искусство является основополагающим элементом самосознания пролетарского класса.