Принятие решения. Стратегическое решение заключается, по преимуществу, в постановке промежуточной цели, которая являлась бы кратчайшим логическим звеном на пути к конечной цели и в то же время отвечала бы средствам, имеющимся для достижения последней. Военные действия ведутся не лирикой и не декламацией или реминисценциями, а определенными материальными средствами. Если цель не будет находиться в соответствии с имеющимися материальными средствами, то идея, заложенная в наш замысел, обратится в "фразу" и получит выражение в виде бесплодного размахивания кулаками, — удара же, способного столкнуть противника и привести нас к оперативной победе, венчающей операцию, не получится. Такой "фразой" являлась, например, идея наступления французского плана операций (№ 17) в августе 1914 года; в пограничном сражении 19 — 23 августа французская стратегия только размахивала кулаками и подвергала свои армии величайшей опасности.
Настоящий стратег не только стоит на почве действительности, но пускает в нее корни; эта действительность питает его фантазию; его творчество орудует только с имеющим реальное бытие материалом. Его желания и надежды не витают в четвертом измерении, а растут из той же действительности.
Цель намечаемой операции должна быть уяснена в полной мере; неясные формулировки цели, ограничивающиеся указанием направления и допускающие несколько толкований, не должны допускаться, так как они неизбежно вызовут в период операции шатание в решениях, со всеми отрицательными последствиями колеблющегося, нетвердого управления.
Правильное решение может быть избрано лишь после зрелого размышления над обстановкой. Анатоль Франс как-то заметил, что он завидует двум профессиям, свободным от мук сомнения, — священникам и солдатам. Эта точка зрения на военное искусство, как на нечто прямолинейное, требующее лишь решимости, определенности, врожденного темперамента, может быть, известной хитрости, но не высших проявлений рассудочных способностей человека, — представляет старое, освященное традициями — заблуждение. В вербовочных армиях XVIII века, действительно, господствовала идеология, не допускавшая у военных никаких колебаний. Военный должен был давать быстрый ответ на любой вопрос. Шарнгорст, перейдя на прусскую службу в начале XIX века, жаловался на то, что не может получить от офицеров обдуманных, сознательных ответов — каждый стремился выпалить ответ как можно скорее, не углубляясь в суть дела. Это был результат той же школы борьбы с "немогузнайством", которую у нас идеализируют в лице Суворова, и которая приводила к скалозубовским сентенциям. Гражданские лица смотрели на проявление военной мысли с определенной снисходительностью. Вяземский, защищая произведение близкого к декабристам Орлова, утверждал, что от пера, очиненного шпагой, вообще нельзя требовать более высоких достижений. Утверждали, что всякий глубокий теоретик (например, Клаузевиц) на практике окажется слабым, так как ему не будет хватать большого числа данных для решения, и он будет предвидеть всевозможные отрицательные последствия любого решения. Провозглашались достоинства слепоты: Измаил мог быть взят штурмом только ночью, а на рассвете наши воины, с высоты его валов, могли только удивляться тому, как они решились вскарабкаться на такие кручи.
Продолжая это рассуждение, можно было бы утверждать, что некоторые рискованнейшие операции гражданской войны удалось осуществить благодаря неосведомленности начальников в оперативном искусстве, которая позволяла им действовать как бы ночью, не замечая риска, которому они подвергали свои войска. Это, конечно, неверно. Суворов перед штурмом Измаила устроил учебные валы той же профили и упражнял на них войска днем, прежде чем двинул их ночью на штурм. Приобретенные после окончания гражданской войны отличившимися в ней начальниками военные знания не помешают им одержать новые успехи, но, конечно, потребуют затраты на вполне сознательные решения большого количества моральных усилий. Преувеличенная осторожность и глубокое понимание дела, требующего риска, по существу ничего не имеют общего.
Диалектика признавалась чем-то в корне противоречащим требованиям военного искусства.
Конечно, чтобы удержаться на правильно избранном решении, недостаточно еще быть теоретиком. Философ может быть в жизни ребенком; но с ребяческим мышлением нельзя подходить к стратегическим проблемам. Непреклонная воля выражается не в сохранении раз взятого направления, а в том, чтобы ни на одну минуту не упускать конечной цели.