Александр Блок в воспоминаниях современиков

уезжала из Петербурга, и я лично познакомилась с ней

ближе гораздо позднее. В 1915 году у нас произошел

разговор, который я привожу теперь для характеристики

ее созвучности с сыном. Мы говорили о стихотворении

«На поле Куликовом», о его пророческом смысле.

И вечный бой, покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль.

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль...

416

По поводу этих строк Александра Андреевна мне ска­

зала: «Саша описал мой сон. Я постоянно вижу во сне,

что мчусь куда-то и не могу остановиться... Мимо меня

все мелькает, ветер дует в лицо, а я лечу с мучительным

чувством, знаю, что не будет покоя».

Мы бывали у Блоков обычно после спектакля и про­

сиживали до 3-х и даже до 4-х часов вчетвером. Говори­

ли о литературе, главным образом о стихах, о наших

театральных делах и, наконец, шутили, просто болтали.

Блок в своем существе поэта был строг и даже суров,

но у него был веселый двойник, который ничего не хо­

тел знать о строгом поэте с его высокой миссией. Они

были раздельны. Вдохновенный вздор, словесную игру

заводил с нами этот другой Блок, который был особен­

но близок мне. Ему самому тоже всегда хотелось шу­

тить и смеяться в моем присутствии. H. Н. Волохова и

Любовь Дмитриевна говорили, что мы вдохновляем друг

друга.

Иногда мне кажется непростительным, что я не запи­

сывала наши диалоги, иногда, наоборот, думаю, что это

не важно. В конце концов, все дело заключалось в тоне,

в смешной, неподражаемой манере произносить фразы.

Когда большой актер умирает, с ним гаснут интонации,

которыми он волновал зрителя, и в рассказе нельзя дать

никакого понятия о них.

Теперь, когда Блока не стало, так же безнадежно

трудно передать его веселость, его творческое дурачество.

«Вот оно, мое веселье, пляшет и звенит, звенит, в кустах

пропав» 16.

Отзвенело веселье, звук умер, но он еще дрожит в

ушах тех, кто его слышал.

Я слышала звон его веселья и видела тогда только его

снежный образ. Известно, что жизнь Блока не была без­

грешной, и все же никогда в его существе не запечатле­

вались соприкасания с низменной землей. Я видела его

всегда затянутым «лентой млечной» 17, отвлеченным и

чистым. H. Н. Волохова сказала однажды: «К Блоку тя­

нулось много грязных рук, многим почему-то хотелось

утянуть его в трясину, но с него все соскальзывало, как

со льда, и он оставался прозрачным». В начале нашего

знакомства я положительно не хотела верить в его мно­

гочисленные увлечения, и однажды, когда он, читая нам:

«Открыли дверь мою метели», дошел до слов: «И женщин

жалкие объятья знакомы мне, я к ним привык» 1 8 , — я

15 А. Блок в восп. совр., т. 1 417

расхохоталась: эти слова в устах Блока мне показались

странными и совсем не подходящими. Я заявила ему это

совершенно откровенно, когда он с удивленной улыбкой

спросил меня, чему я смеюсь. Александр Александрович

и Любовь Дмитриевна, в свою очередь, начали смеяться

надо мной. Она упрекнула меня за то, что я смотрю на

Блока как на гимназиста. Разумеется, я не смотрела на

него так, но он мне казался всегда бесконечно далеким

от земли. То, что я бывала почти ежедневно па Лах-

тинской и видела его в повседневности, нисколько не ме­

шало этому. В квартире Блоков жили Поэт и Прек­

расная Дама — настоящие, без тени того декадентского

ломанья, которое было свойственно тогда некоторым поэ­

там и особенно их дамам. Безыскусственность, скром­

ность и предельная искренность отличали обоих от

большинства.

Наши посещения Лахтинской давали нам много цен­

ного. Общение с Блоком способствовало духовному

росту — не одно лишь веселье мы черпали там. Путь к

Блокам через Неву на Петербургскую сторону радовал.

Снежный Петербург и наш друг — поэт были нераздели­

мы. Погружаясь в снежную мглу, мы уже вступали

в царство Блока. Я приезжала на Лахтинскую всегда в

приподнятом настроении. Помню момент, когда на наш

звонок обычно открывал дверь сам Александр Александ­

рович. Неизменно в темно-синей блузе с белым отлож­

ным воротничком. При виде Волоховой он опускал на

мгновение глаза, но я тотчас же разбивала «трепетное»

настроение какой-нибудь неожиданной фразой, которая

его смешила. Он преувеличенно вежливо снимал с меня

пальто. Часто юмористический тон появлялся не сразу.

Иногда мы говорили о чем-нибудь насущном для нас в

данный момент, обсуждали что-нибудь достаточно серьез­

ное, вдруг в Александра Александровича «вступало».

Передавая мне чашку чая, он говорил напыщенно, ка­

ким-то пустым звуком: «Как я счастлив передать вам

это». Обычно я сентиментально вздыхала, а Любовь

Дмитриевна со смешком на низких нотах говорила: «Ну,

начинается!» И уж раз началось, не скоро кончалось.

Иногда Блок дурачился до изнеможения. Волохова гово­

рила, что ее начинала беспокоить в таких случаях напря­

женная а т м о с ф е р а , — я не замечала этого, меня несло в

веселом вихре шуток вслед за Блоком. Впрочем, некото­

рую чрезмерную остроту ощущала иногда и я, это бывало

418

главным образом в разговорах о Клотильдочке и Морисе,

которые появились уже на второй год нашего знакомст­

ва. Однажды Александр Александрович сказал мне:

«Мы должны с вами породниться, Валентина Петровна.