Александр Блок в воспоминаниях современиков

Давайте женим наших детей». Я возразила на это, что

у нас нет никаких детей. «Ничего, будут. У вас будет

дочь Клотильдочка, а у меня сын Морис. Они должны

пожениться». Через несколько дней после этого разговора

мы с Волоховой пришли к Блокам. Я забыла о Клотиль-

дочке. Александр Александрович неожиданно ушел к

себе и через некоторое время возвратился с довольным

видом, держа больших, вырезанных из газеты кукол.

Одну он поднес мне со словами: «Вот ваша Клотильдоч-

ка, Валентина Петровна, у нее ножки как у вас, смотри­

те». Я нашла этих детей прелестными, но с большой на­

клонностью к дегенерации. Блок, смеясь, защищал их и

уверял, что Клотильдочка — мой портрет. Его Морис был

с кудрявыми волосами и невероятно тонкой шеей. Алек­

сандр Александрович повесил кукол на отдушину печки

и во всех рассказах о них изощрялся один. Тут я только

слушала вместе с другими и хохотала. «Саша доходит до

истерики с этими Клотильдочками», — говорила Любовь

Дмитриевна.

Одновременно с шутками и шалостями моя дружба с

Блоком шла и по другой линии. А. А. был для меня тем,

кто знает больше всех. Я ощутила это сразу почти с пер­

вой встречи, поэтому он имел на меня самое большое

влияние из всех моих значительных друзей. В серьезном

он относился ко мне строго, с предельной правдивостью.

У Блока совершенно отсутствовала манера золотить пи­

люлю.

Во время знакомства с Александром Александровичем

мы находились в сфере еще других влияний. В литера­

турных и отчасти в артистических кругах говорилось

много такого, о чем, в сущности, за чайным столом и в

гостиных говорить легкомысленно. Словами «мистиче­

ский анархизм», «неприятие мира», «третье царство»,

«преображенный мир» и т. п. часто просто жонглировали.

Но у Блока не было слов без глубокого содержа­

ния, причем у него они рождались из уверенности в их

значимости, поэтому он очень сердился на всех тех, кто

в словах находил лишь внешность. Когда поэт веселился

и шутил, он шутил в области, где можно было быть

15*

419

легкомысленным, в противоположность, например, Мейер­

хольду, который мог шутить всем. Так, Мейерхольд ино­

гда увлекательно развивал какую-нибудь идею, казался

влюбленным в нее и через короткий промежуток времени

мог издеваться над любимым. Я знала, что Александр

Александрович такого отношения не прощал, но сама я

невольно прощала это Мейерхольду, потому что в нем —

художнике и режиссере — я не видела никаких недостат­

ков, была совершенно покорена его театральными замыс­

лами. Блок относился к нему по-разному. В некоторых

постановках он видел черты гениальности, другие отвер­

гал. Мейерхольд говорил мне полушутя: «Я всегда ношу

маску», и мне кажется, что в те моменты, когда на нем

бывала маска, которой он овладевал до конца, Блок при­

нимал его, когда же он примерял какую-нибудь новую

и чувствовал себя в ней неуверенно, Александр Александ­

рович отшатывался от него. Когда я говорю о масках

Мейерхольда, я не хочу порицать его, это его природа —

подлинно театральная.

Несмотря на огромную разницу в характерах, Блок и

Мейерхольд иногда соприкасались в сферах творчества.

Примером этого может служить постановка «Балаганчи­

ка», о котором я буду говорить дальше.

Я уже говорила, что у нас с Блоком были не только

шутливые отношения. Со всем наиболее существенным,

касающимся моей внутренней жизни, и некоторыми во­

просами, в плане театральной работы, я обращалась к

Александру Александровичу, который всегда был готов

помочь разобраться во всех затруднениях, возникавших

вследствие моей неопытности. Привожу его письмо ко

мне от 25 ноября 1906 года:

Многоуважаемая Валентина Петровна!

Спасибо за Ваше письмо. Непременно приду к Вам

завтра часа в 4, как Вы пишете. Постараюсь передать

Вам все, что сумею. Искренне Вам сочувствую и пони­

маю Ваше настроение: и со мной случается, но обыкно­

венно к лучшему: когда тоскую об утрате себя, это зна­

чит, что стихи лучше напишу, а когда доволен собой,

обречен на бесплодность.

Искренне уважающий Вас Александр Блок,

25-XI-06 19

СПБ.

420

Блок зашел ко мне, как обещал, в четыре часа. (Он

вообще был чрезвычайно точен.) Я рассказала ему о

своих сомнениях, и он помог мне несколькими ценными

замечаниями, помог главным образом тем, что заставил

внутренне подобраться.

Нередко рядом с обыкновенными разговорами при

наших встречах возникали неожиданно интересные темы.

Помню ясно один из разговоров о Библии. Я была в го­

стях на Лахтинской. Мы сидели в кабинете, Александр

Александрович — в кресле перед столом. В одной руке он

держал папиросу, другая лежала на ручке кресла, голо­

ва с приподнятым подбородком была чуть-чуть склонена

набок. Он улыбался — разговор был веселый.

Внезапно мне пришла в голову мысль спросить его

мнение о Библии. С этим вопросом я давно собиралась

обратиться к нему, по как-то не было подходящего случая.

Я знала, что Библия считалась многими великими людь­

ми книгой книг и вообще превозносилась как книга прак­

тической мудрости, а я почему-то чувствовала к ней от­

вращение. Напрасно я старалась проникнуться мрачной

поэзией книги пророков — их трагический вой наводил на