Александр Блок в воспоминаниях современиков

ного пути» 13, а на могиле 14 — неугасимая лампада и ли­

лии, и проходили черные монахини. Все было так хорошо,

что нельзя и незачем было писать стихи, которые я тщет­

но пытался написать тут же».

В этот период у Блока несомненно было нечто от под­

линной мистики Соловьева, стихи его были полны лазу­

ри, света и белизны лилий. <...>

5

В марте 1903 года я получил от Блока радостное

письмо. Оно звучало как вариант к его стихам:

Вот они — белые звуки

Девственно-горних селений...

Девушки бледные руки,

Белые сказки забвений... 15

Блок писал: «Тебе одному из немногих и под непре­

менной тайной я решаюсь сообщить самую важную вещь

в моей жизни. Я женюсь. Имя моей невесты — Любовь

Дмитриевна Менделеева. Срок еще не определен, и не

менее года» 16.

В следующем письме, где он просил меня быть у него

шафером, Блок писал: «Радостно упрекать друг друга в

«несвоевременном» (как полагают!) «прерафаэлитстве»

(как говорят!). Но дело в том, что

Суровый Дант не презирал сонета,

В нем жар любви Петрарка изливал,

Его игру любил творец Макбета 17

и многое другое все о том же... Тихий белый цвет, падаю­

щий с весенних яблонь, дает о себе весть».

Лето этого года Блок тихо проводил в Наугейме, с ма­

терью, лечившейся от болезни сердца. Там написано пре­

лестное стихотворение «Скрипка стонет под горой».

Свадьба была назначена на 17 августа. Я писал, что

по некоторым обстоятельствам не могу быть. Блок при­

слал мне огорченное и ласковое письмо 18. В последние

дни дела сложились так, что я поехал.

Вечером 15 августа я неожиданно вошел в гостиную

шахматовского дома, где Блок сидел с матерью и други-

114

ми родными. На пальце его уже блестело золотое кольцо.

На другой день мы вдвоем с ним поехали в соседнее

имение Менделеевых Боблово, где жила невеста Блока.

Любовь Дмитриевна встретила нас на крыльце и пока­

залась мне олицетворением стихов:

Месяц и звезды в косах,

Выходи, мой царевич приветный 19.

Ее кузины убирали балкон зеленью. В крепко строен­

ном доме Дмитрия Ивановича Менделеева мы обедали.

Я сидел недалеко от великого химика, и мне как-то

странно было видеть в натуре лицо, столь известное по

картинкам в журналах. Рядом со мною сел шафер

невесты, молодой польский граф Развадовский, которого

Блок называл «петербургским мистиком». Мы сразу с

ним сошлись. Оба мы были настроены крайне ортодок­

сально и враждебно к новому религиозному движению,

которое возглавлялось тогда Розановым и Мережковским.

Граф был вегетарьянец. Д. И. Менделеев начал критико­

вать вегетарьянство. «Нельзя есть живое! — иронически

говорил о н . — Ну, а рожь, разве не живое?» Затем он на­

чал смеяться над метафизикой. Он плохо видел, и сын

читал ему вслух историю древней философии. Дмитрий

Иванович в первый раз узнал системы Пифагора и

Платона, и все это ему казалось порядочными глупостя­

ми. Развадовский отмалчивался, иногда возражал тихо и

сдержанно. «Главное — с м и р е н и е , — говорил он мне

в п о л г о л о с а . — Надо не выделяться, быть незаметным,

сливаться с окружающей средой».

Уже стемнело, когда подали лошадей. Блок, низко

поклонившись, поцеловал руку своей невесте, и мы отъ­

ехали. Еще раз, в эту знаменательную для него ночь, ехал

он через тот лес, через который привык проезжать вер­

хом, глухою ночью. Ведь его роман начался очень давно,

в лето после окончания им гимназии.

На другой день я приехал с розовым букетом к неве­

сте, чтобы везти ее в церковь. «Я г о т о в а » , — сказала Лю­

бовь Дмитриевна и поднялась с места. Я ждал у дверей.

Начался обряд благословения. Старик Менделеев быстро

крестил дочь дряхлой, дрожащей рукой и только повто­

рял: «Христос с тобой! Христос с тобой!»

Наш поезд двинулся.

115

Священник церкви села Тараканова был, по выраже­

нию Блока, «не иерей, а поп», и у него бывали постоян­

ные неприятности с шахматовскими господами. Это был

старичок резкий и порывистый. «Извольте к р е с т и т ь с я » , —

покрикивал он на Блока, растерянно бравшего в пальцы

золотой венец, вместо того чтобы приложиться к нему

губами. Но после венчания Блок сказал мне, что все было

превосходно и священник особенно хорош. За свадебным

столом, уставленным майонезами, я опять был рядом с

графом Развадовским. Никогда его не забуду. Маленький,

беленький, худой и неврастеничный, но упорный и силь­

ный в своей слабости. Скоро мы уже пили на «ты». Он

говорил мне, что климат Петербурга ему вреден и что

он едет в южные страны. Речь зашла о Польше, о ка­

толичестве и пресвятой деве. Граф готовился к по­

стрижению в монахи. Осенью того же года Блок, со

своей загадочной манерой выражаться, писал Белому

о Развадовском: «Теперь один из нас, «верных испан­

ской звезде», быть может, уже идет по дороге к Кракову

в черной рясе» 20.

Обед подвигался к концу. Пили «за науку», пили за

«работающего на духовной ниве», т. е. за приходского

дьякона. Молодые должны были уезжать в Петербург с

ближайшим поездом. Любовь Дмитриевна скоро показа­

лась из своей комнаты, но уже не в белом, а изящном се­

ром дорожном костюме. Отъехала коляска. Мы долго еще

говорили с графом и жали друг другу руки. К вечеру я

вернулся в опустевшее Шахматово, где около пруда бро­