Александр Блок в воспоминаниях современиков

дили гуси — свадебный подарок местных крестьян.

6

Осенью 1903 года я продолжал с Блоком оживленную

переписку. Но его настроение уже заметно менялось,

«белая лилия» его поэзии отцветала. Прежние строгие,

мистические ноты сменялись чем-то жутко-демоническим,

к идеям Соловьева он охладевал. Но еще далеко было до

полного расхождения наших путей.

В ноябре 1903 года 21 он мне писал: «Все перемены

жизни, и мои лично, и твои, и наши, и те, и другие, и

еще, и еще!.. все обвили меня белой пеленой, обязали к

чему-то. Все, что было, отрезало пути к отступлению в

116

детство жизни. И это прекрасно, и к лучшему. Прежде,

когда-то мне удавалось прожить твою строфу:

Тревога жизни отзвучала

И замирает далеко.

Змеиной страсти злое жало

В душе уснуло глубоко.

Теперь я почти поручусь, что это когда-то стоящее

рядом навсегда остановилось в воспоминании только, и я

бессилен понять такую близкую минуту. Тем более это

издали поется мне каждый день теперь. И рядом с этим,

например, Врубель, который меня затягивает и пугает

реально, особенно когда вспомнить, что с ним теперь» 22.

Этой осенью нас обоих совершенно раздавила новая

книга Брюсова «Urbi et Orbi». «Я едва выкарабкиваюсь

из-под тяжести его с т и х о в » , — писал Блок о Брюсове.

«Скоро сам напишу стихи, которые все окажутся дубли­

катом Брюсова». «На языке до сих пор Брюсов. Он не

змеею сердце жалит, а как пчела его сосет». «Брюсов

мучает меня приблизительно с твоего отъезда, ибо тогда

я стал читать его книгу».

Здесь Блок говорит о моем приезде к нему в ноябре

1903 года, когда я останавливался у него в казармах

Гренадерского полка. Тогда уже он показался мне не та­

ким, каким я ожидал его встретить после августа. Про­

щаясь с ним в Шахматове, я усиленно советовал ему

заняться чтением «Истории теократии». Но вместо этого

нашел у него на столе «Будем как солнце» и «Только

любовь» Бальмонта. В новых его стихах уже не было

ничего похожего на «конец всеведущей гордыне», «ангель­

ские крылья» и «леса лилий». Вместо этого появилось:

В роще хохочет под круглым горбом

Кто-то косматый, кривой и рогатый.

Но нашей дружбе, нашему единению в мистической

идее Владимира Соловьева еще суждено было пышно рас­

цвести на рождестве 1903 года, когда Блок с женой при­

ехал ко мне в Москву.

7

И теперь еще в начале Спиридоновки, недалеко от

Большого Вознесения, можно видеть белый двухэтажный

дом, принадлежавший братьям Марконет. Когда-то в

117

уютной квартире первого этажа собиралось большое и

веселое общество у моего дяди А. Ф. Марконета. Теперь

хозяина уже не было в живых, вдова его была больна и

временно находилась в лечебнице. В квартире жила

только старая кухарка Марья. За неимением места у

меня, я предложил Блоку остановиться в квартире Мар-

конет. Прямо с вокзала Блок приехал ко мне и поспел

к утреннему чаю. Здесь произошла первая встреча Блока

с Белым — начало знакомства, имевшего такие важные

последствия для них обоих. Они не видались раньше, но

излишне было их знакомить. «Здравствуйте, Борис Ни­

к о л а е в и ч » , — твердо сказал Блок, пожимая руку Белому.

Сели. Блок закурил и начал внешний разговор о Петер­

бургском университете, о поэте Леониде Семенове, ко­

торый ораторствует на митингах «в консервативном духе».

В тот же день Блок переехал на Спиридоновку, и

в течение нескольких недель почти каждый вечер мы со­

бирались в пустой квартире Марконет и просиживали с

Блоком до глубокой ночи. Успех Блока и Любови Дмит­

риевны в Москве был большой. Молчаливость, скром­

ность, простота и изящество Любови Дмитриевны всех

очаровали. Бальмонт сразу написал ей восторженное

стихотворение, которое начиналось:

Я сидел с тобою рядом,

Ты была вся в белом 23.

Ее тициановская и древнерусская красота еще выиг­

рывала от умения изящно одеваться: всего более шло к

ней белое, но хороша она была также и в черном, и

в ярко-красном. Белый дарил ей розы, я — лилии. Пора­

жало в ней отсутствие всякого style moderne. Она была

очень милой и внимательной хозяйкой. Блок бегал в угло­

вую лавочку за сардинками, Любовь Дмитриевна разли­

вала великолепный борщ.

Днем я водил Блоков по кремлевским соборам, мы

ездили в Новодевичий монастырь. Мы бродили между мо­

гил Новодевичьего монастыря в морозный, голубой ян­

варский день. Маковки собора горели, как жар. Весь

собор был белый, полукруги икон под куполом — из ясной

бирюзы с золотом. Мы долго смотрели на эти иконы.

Визжал дикий ветер января, крутя снежинки. Блок го­

ворил: «Особенно хороши эти иконы через дерево» (вы­

сокие, обнаженные дерева колыхались перед храмом).

Наступала морозная, рдяная заря. Мы, иззябшие, возвра-

118

щались в город, на Спиридоновку. Вечером — интимное

собрание в доме Марконет с Белым или вывоз в свет

петербургских гостей.

Во дворе дома Марконет, во флигеле, жил одинокий

старичок Владимир Федорович Марконет, учитель истории

в отставке, на пенсии. Русское добродушие сочеталось в

нем с веселостью и галантностью француза. Он сразу стал

поклонником Блоков, не без кавалерства раскланивался

перед Любовью Дмитриевной и каждый день забегал к

нам со двора, чтобы бросить несколько шуток. Блок вспо­