Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

в Шахматово. Этот двенадцатичасовой разговор был пер­

вой тропою к стилю наших новых отношений, незыбле­

мых, непререкаемых. И эту тропу, опять-таки, нащупал

А. А., так благородно и прямо явившись ко мне и поже­

лавший, чтоб мы встали духовным лицом друг перед дру­

гом. Этот наш разговор был как бы разговором па духу.

Душевные отношения еще портились, но незыблемая точ­

ка доверия и уважения в последнем друг к другу, оста­

валась при всех наших дальнейших расхождениях.

Вскоре мы встретились в Киеве. Группу московских

поэтов киевляне вызвали на литературный вечер. В по­

следнюю минуту И. А. Бунин отказался ехать, и

С. А. Соколов, организовавший эту поездку из Москвы,

пришел в уныние. Я предложил позвать А. А. и теле­

графировал ему, прося приехать в Киев. Он мне отвечал

кратко: «Еду», и мы встретились там.

Наши киевские перипетии были сплошным бум-бум,

т. е. спекулятивной рекламой предприятия, в которую

нас москвичи по неведению затащили. Но для меня эта

поездка была радостной: те четыре-пять дней, которые мы

провели с А. А. вместе, опять живут во мне как светлое

воспоминание. С необыкновенной добротой и лаской он

обхаживал мой душевный смятенный мир, а когда я

однажды ночью почувствовал страшный припадок мне

неведомого недомогания (чувствую, что я вот сейчас

у п а д у , — чувство, воспринятое мной, как припадок начи­

нающейся холеры — тогда в Киеве была сильная холера),

316

то я вбежал ночью в номер А. А., бесцеремонно поднял

его с постели и все время быстро двигался перед ним

взад и вперед (мне казалось, что как только я приду

в спокойное положение, начнется припадок). Это был

просто нервный припадок. А. А., как нянька, несколько

часов возился со мной, не пустил меня в мой номер. Ме­

жду нами возник опять один из тех непередаваемых

разговоров, во время которого выяснилось, что А. А.

попросту увозит меня из Киева в Петербург, потому что

московский воздух мне вреден. Мы спать не ложились и

рано утром соорудили кофе.

В этом желании конкретном возиться со мной и взять

на себя тяготы общения с больным нервно-измученным

человеком, с которым у А. А. было столько запутанных

о т н о ш е н и й , — в этом сказалось столько доброты, любви и

сердечности, и, скажу прямо, самопожертвования (ибо

в общении я был неприятным сожителем в то время),

что я просто без оговорок с благодарностью согласился на

предложение А. А., и А. Л. увез меня в Петербург,

неожиданно для ожидавших меня в Москве лиц. И тут он

поступил со мной, как старший брат, взял на себя ини­

циативу наших общений.

На другое утро уехали москвичи, а я должен был

читать лекцию в Киеве. А. А., которого ждали дела

в Петербурге, нарочно остался лишний день, чтобы взять

меня с собой вместе. Я еще не вполне оправился от своей

нервности. А. А. всю дорогу от Киева до Петербурга

оказывал мне ряд заботливых услуг. Всю дорогу мы про­

вели в непрекращающемся разговоре. Так неожиданно

я попал в Петербург и провел с А. А. две недели (я жил

в гостинице «Angleterre» на площади Исаакиевского

собора, а Блок жил в угольном доме улицы, выходящей

на Николаевский мост, Галерной).

В октябре — ноябре я опять попадаю в Петербург, и

опять я встречаюсь с А. А., но тут выясняется, что при­

чина, проводящая между нами роковой рубеж, все еще

неустранима 112. Внутренно доверяя друг другу, мы

остаемся каждый в своем быту, в своем кругу мыслей и

разных, даже прямо враждебных литературных партий.

Это было время близкого касания А. А. к театру Ком­

миссаржевской, <где> шел «Балаганчик», на котором мы

были однажды с ним вместе.

Самый облик А. А. уже в этот период был не тот. А. А.

девятьсот четвертого года как бы прятался в темной нише

317

образов за складками театральных кулис, откуда высту­

пало то скорбное, строгое и бездонное лицо его, которое,

вероятно, многим так памятно.

Восемнадцатого ноября 1907 года я уехал из Петер­

бурга, и мы не встречались с А. А. лично до осени деся­

того года. Не произошло между нами разрыва. На время

установилось то внутреннее молчание, которое выразилось

во мне как моя продолжающаяся полемика с линией его

литературной ориентации. Моя запальчивая и ужасно не­

справедливая рецензия на томик драм А. А. превратила

это молчание в молчание внешнее, в литературную ссору.

А. А. не отвечал мне на мою несправедливую рецензию,

но понял ее как приглашение к расхождению. Узнаю это

по письму А. А. к Пантюхову, написанному через не­

сколько дней по получении номера «Весов» с моей рецен­

зией, в Петербурге, 22 мая 1908 года: «Разве я не откро­

венен с Вами, дорогой Михаил И в а н о в и ч , — нет, я не скры­

ваю ничего и не «оберегаю». Но я чувствую все более

тщету слов. С людьми, с которыми было больше всего

разговоров (и именно мистических разговоров), как А. Бе­

лый, С. Соловьев и д р . , — я разошелся; отношения наши

запутались окончательно, и я сильно подозреваю, что это

от систематической «лжи изреченных мыслей».

Это расхождение или, вернее, молчание не нарушилось

неловкой встречей нас с ним на вечере памяти Коммис­

саржевской, где в пустой лекторской остались неожи­

данно три человека, которые наименее всего в то время