тера, ни у ученого, ни у офицера, ни у живописца. Б
шего соответствия между внешним обликом поэта и сущ
ностью его стихов я не могу себе представить.
Лавры занимательного рассказчика и остроумного со
беседника никогда не прельщали Блока. Он был очень да
лек, принципиально далек от стремления овладевать
разговором. Человек, стяжавший положение «души обще
ства», вызывал в Блоке не зависть, а обратное чувство,
не лишенное брезгливости. Но в юморе Блок знал толк,
и временами, словно против воли, ронял убийственно
жестокие эпиграммы. Не могу забыть, как он сказал мне
однажды про некоего весьма популярного писателя:
«А я все-таки продолжаю любить его, несмотря на то, что
давно с ним знаком» 2.
Но, произнеся сквозь зубы что-нибудь подобное, он
потом всегда как будто раскаивался. Гораздо больше лю
бил он простые домашние шутки, которые смешили его
своей наивной традиционностью. Они-то чаще всего и
вызывали его детский хохот.
Шутливость и легкость выражений исключались на
чисто, когда Блок говорил о своей поэтической работе.
Тон его в этих случаях становился таков, будто он тол
ковал не о себе, а о другом человеке, отданном на
его попечение. Так мог бы говорить отец о сыне, профес
сор о любимом ученике, честный врач о трудном пациен
те. Речь шла в этих случаях не о «поэтическом даре», а
о поэтическом долге и о поэтической ответственности.
Это, на мой взгляд, одна из самых характерных черт
Блока. <...>
Он видел мир не таким, каким видим его мы.
В этом я убедился воочию, встретив или, точнее го
воря, подглядев как-то раз Блока на улице. Это длилось
не больше одной минуты. Я ехал на площадке трамвая
108
по Троицкому мосту. Он шел пешком навстречу и не за
метил меня. Было это летом, кажется, 1918 года.
Он глубоко заложил руки в карманы серого летнего
пальто. Ноги в белых полотняных брюках двигались
быстро, но как-то разбросанно и очень уж легко. Прямой,
как всегда, бодро подняв курчавую голову, он весело
посматривал по сторонам и то ли бормотал про себя, то
ли напевал. С ним происходило что-то до того интимное,
что я, наблюдая за ним исподтишка, почувствовал даже
некоторую неловкость.
Это шел поэт, но не «поэт, изучающий нравы», и не
Чехов с записной книжкой. Было совершенно ясно, что
он находится в состоянии творчества, что он весь во
власти каких-то только что «принятых в душу» ритмов,
которые несомненно совпадали с ритмом его неестествен
но легких шагов. Он смотрел на свой «железно-серый»
город 3, видел его и не видел, то есть видел в нем то, чего
реально нет, но что, по его представлению, должно быть
и некогда будет. Вокруг каждого предмета, вступавшего
в поле зрения Блока, возникал нимб его поэтической
мечты. Только эти «нимбы без числа» 4 он и видел. Перед
светлыми глазами поэта был тот новый мир, который, по
его словам, «неудержимо плывет на нас» 5, та новая,
омытая Революцией Россия, что «глядит на н а с , — как он
г о в о р и л , — из синей бездны будущего и зовет туда» 6.
СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ БЛОКЕ
1
Мне лет восемь, и я еду вдвоем с отцом от станции
Подсолнечная. Колокольчик весело звенит, кругом — кру
тые овраги, горы с зелеными квадратиками молодой ржи.
Проехали темный еловый лес, и как-то неожиданно на
пригорке появилось небольшое Шахматово: несколько до
мов, деревни рядом не видно. Наконец осуществилась меч
та моего детства: я увижу моего троюродного брата Сашу
Блока, о котором мне так много рассказывали и который
представляется мне каким-то прекрасным мифом.
Мы входим в дом. Появляются две незнакомые мне
тети — тетя Аля и тетя Маня Бекетовы — ласково увлека
ют меня за собой и спрашивают у прислуги, где Саша.
Кухарка отвечает: «Ушли за грибами, не скоро придут».
Я первый раз в чужом месте, и мне как-то не по себе...
Но Сашура возвращается скорее, чем его ждали. Высо
кий, светлый гимназист, какой-то вялый и флегматичный,
говорит в нос. Но мне сразу становится интересно. Он
издавал журнал «Вестник», при участии своих двоюрод
ных братьев Кублицких. Тогда уж меня поразила и
пленила в нем любовь к технике литературного дела и
особенная аккуратность. Тетради журнала имели образ
цовый вид, на страницах были приклеены иллюстрации,
вырезанные из «Нивы» и других журналов. Он подарил
мне несколько таких картинок. Когда я дал ему в «Вест
ник» рассказ, он прислал мне коробку шоколадных сар
дин, написав, что это — в подарок, а не в виде
который будет выслан после.
Желая поговорить со мною на интересующую меня
тему, он завел речь о богослужении. Предложил отслу-
110
жить вместе утреннюю литургию в саду и достал отку
да-то подобие ораря 1. Утром жители Шахматова были
неожиданно разбужены довольно странными возгласами,
доносившимися из сада.
2
Гнездо, из которого вылетел лебедь новой русской
п о э з и и , — Ш а х м а т о в о , — было основано дедом Блока по
матери, ботаником А. Н. Бекетовым. Помню его стари
ком. Некрасивый, но удивительно изящный, в серой кры
латке, «старик, как лунь седой», мягкий, благородный,
во всем печать французской культуры:
Сладко вспомнить за обедом
Старый, пламенный Париж 2.