Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1 полностью

тера, ни у ученого, ни у офицера, ни у живописца. Б оль­

шего соответствия между внешним обликом поэта и сущ­

ностью его стихов я не могу себе представить.

Лавры занимательного рассказчика и остроумного со­

беседника никогда не прельщали Блока. Он был очень да­

лек, принципиально далек от стремления овладевать

разговором. Человек, стяжавший положение «души обще­

ства», вызывал в Блоке не зависть, а обратное чувство,

не лишенное брезгливости. Но в юморе Блок знал толк,

и временами, словно против воли, ронял убийственно

жестокие эпиграммы. Не могу забыть, как он сказал мне

однажды про некоего весьма популярного писателя:

«А я все-таки продолжаю любить его, несмотря на то, что

давно с ним знаком» 2.

Но, произнеся сквозь зубы что-нибудь подобное, он

потом всегда как будто раскаивался. Гораздо больше лю­

бил он простые домашние шутки, которые смешили его

своей наивной традиционностью. Они-то чаще всего и

вызывали его детский хохот.

Шутливость и легкость выражений исключались на­

чисто, когда Блок говорил о своей поэтической работе.

Тон его в этих случаях становился таков, будто он тол­

ковал не о себе, а о другом человеке, отданном на

его попечение. Так мог бы говорить отец о сыне, профес­

сор о любимом ученике, честный врач о трудном пациен­

те. Речь шла в этих случаях не о «поэтическом даре», а

о поэтическом долге и о поэтической ответственности.

Это, на мой взгляд, одна из самых характерных черт

Блока. <...>

Он видел мир не таким, каким видим его мы.

В этом я убедился воочию, встретив или, точнее го­

воря, подглядев как-то раз Блока на улице. Это длилось

не больше одной минуты. Я ехал на площадке трамвая

108

по Троицкому мосту. Он шел пешком навстречу и не за­

метил меня. Было это летом, кажется, 1918 года.

Он глубоко заложил руки в карманы серого летнего

пальто. Ноги в белых полотняных брюках двигались

быстро, но как-то разбросанно и очень уж легко. Прямой,

как всегда, бодро подняв курчавую голову, он весело

посматривал по сторонам и то ли бормотал про себя, то

ли напевал. С ним происходило что-то до того интимное,

что я, наблюдая за ним исподтишка, почувствовал даже

некоторую неловкость.

Это шел поэт, но не «поэт, изучающий нравы», и не

Чехов с записной книжкой. Было совершенно ясно, что

он находится в состоянии творчества, что он весь во

власти каких-то только что «принятых в душу» ритмов,

которые несомненно совпадали с ритмом его неестествен­

но легких шагов. Он смотрел на свой «железно-серый»

город 3, видел его и не видел, то есть видел в нем то, чего

реально нет, но что, по его представлению, должно быть

и некогда будет. Вокруг каждого предмета, вступавшего

в поле зрения Блока, возникал нимб его поэтической

мечты. Только эти «нимбы без числа» 4 он и видел. Перед

светлыми глазами поэта был тот новый мир, который, по

его словам, «неудержимо плывет на нас» 5, та новая,

омытая Революцией Россия, что «глядит на н а с , — как он

г о в о р и л , — из синей бездны будущего и зовет туда» 6.

СЕРГЕЙ СОЛОВЬЕВ

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ БЛОКЕ

1

Мне лет восемь, и я еду вдвоем с отцом от станции

Подсолнечная. Колокольчик весело звенит, кругом — кру­

тые овраги, горы с зелеными квадратиками молодой ржи.

Проехали темный еловый лес, и как-то неожиданно на

пригорке появилось небольшое Шахматово: несколько до­

мов, деревни рядом не видно. Наконец осуществилась меч­

та моего детства: я увижу моего троюродного брата Сашу

Блока, о котором мне так много рассказывали и который

представляется мне каким-то прекрасным мифом.

Мы входим в дом. Появляются две незнакомые мне

тети — тетя Аля и тетя Маня Бекетовы — ласково увлека­

ют меня за собой и спрашивают у прислуги, где Саша.

Кухарка отвечает: «Ушли за грибами, не скоро придут».

Я первый раз в чужом месте, и мне как-то не по себе...

Но Сашура возвращается скорее, чем его ждали. Высо­

кий, светлый гимназист, какой-то вялый и флегматичный,

говорит в нос. Но мне сразу становится интересно. Он

издавал журнал «Вестник», при участии своих двоюрод­

ных братьев Кублицких. Тогда уж меня поразила и

пленила в нем любовь к технике литературного дела и

особенная аккуратность. Тетради журнала имели образ­

цовый вид, на страницах были приклеены иллюстрации,

вырезанные из «Нивы» и других журналов. Он подарил

мне несколько таких картинок. Когда я дал ему в «Вест­

ник» рассказ, он прислал мне коробку шоколадных сар­

дин, написав, что это — в подарок, а не в виде гонорара,

который будет выслан после.

Желая поговорить со мною на интересующую меня

тему, он завел речь о богослужении. Предложил отслу-

110

жить вместе утреннюю литургию в саду и достал отку­

да-то подобие ораря 1. Утром жители Шахматова были

неожиданно разбужены довольно странными возгласами,

доносившимися из сада.

2

Гнездо, из которого вылетел лебедь новой русской

п о э з и и , — Ш а х м а т о в о , — было основано дедом Блока по

матери, ботаником А. Н. Бекетовым. Помню его стари­

ком. Некрасивый, но удивительно изящный, в серой кры­

латке, «старик, как лунь седой», мягкий, благородный,

во всем печать французской культуры:

Сладко вспомнить за обедом

Старый, пламенный Париж 2.

Перейти на страницу:

Все книги серии Серия литературных мемуаров

Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии