Александр Дюма

Художники, работая рука об руку, с увлечением расписывали стены. Даже Делакруа присоединился к ним. В чем был, не переодевшись и не засучив рукавов, он виртуозно набросал великолепное панно «Король Родриго после битвы». Во все концы Парижа были разосланы пригласительные билеты: «Господин Александр Дюма просит господина… оказать ему честь провести у него вечер в субботу, 30 марта. Маскарадный костюм обязателен. Съезд гостей к десяти часам, улица Сен-Лазар, дом 40». Ради того чтобы угостить приглашенных хорошим ужином, Дюма сам отправился охотиться в лесах Ферте-Видам и вернулся с девятью косулями и тремя зайцами. Нескольких косуль отдали ресторатору Шеве в обмен на семгу, «исполинское заливное» и приготовление «целиком на вертеле» оставшейся дичи. Слуги Шеве уже расставляли столы, накрывали, раскладывали приборы. Комнаты, предназначенные для праздника, жарко натопили, чтобы скорее высохли краски на только что законченных панно. Триста бутылок бордо, триста бутылок бургундского и пятьсот бутылок шампанского только и ждали случая утолить жажду гостей. Самые ранние из них вот-вот должны были постучать у дверей, и Александр с Белль поспешили одеться, чтобы встречать приглашенных. Александр облачился в костюм брата Тициана, скопированный с гравюр XVI века: водянисто-зеленый камзол, затканный золотом, стянутый поверх сорочки на груди и рукавах, у плеча и у локтя, золотыми же шнурками. В таком наряде, могучий, жизнерадостный, сияющий, он один воплощал собой весь век Франциска I и Карла V. Должно быть, ему куда больше подошло бы жить в те времена утонченности и варварской жестокости, чем в это убогое царствование Луи-Филиппа. Следом за ним показалась и Белль в черном бархатном платье с накрахмаленным воротником. Ее блестящие темные волосы прикрывала черная шляпа, украшенная черными перьями. Она изображала Елену Фурман, вторую жену Рубенса. Строгость ее одеяния контрастировала с ослепительной роскошью наряда, в котором красовался Александр. Он невольно залюбовался ею – до чего хороша, с этой ее молочно-белой кожей и искрящимися весельем синими глазами. Намного лучше Иды, которую, разумеется, не пригласили на бал, чтобы не вышло ссоры! Но они с Белль слишком долго прожили вместе. Привычка тел мешает возродиться желанию. Только прикосновение к новой коже, встреча с новой душой, только новые, неизведанные ласки не дают мужчине отяжелеть и заскучать. Александр внезапно осознал, что праздник, от которого Белль ждала столько радости, вполне может оказаться для них прощальным балом.

Два нанятых на этот вечер оркестра разместились в квартирах, расположенных одна напротив другой; выходящие на площадку двери и там, и там были гостеприимно распахнуты. Гости хлынули потоком. Все парижские знаменитости, сколько было, охотно откликнулись на приглашение этого негодника Дюма. В толпе перемешались писатели и художники, журналисты, издатели, политики и актеры с актрисами… Александр ждал три сотни человек, но под масками, домино и причудливыми костюмами скрывалось по крайней мере вдвое больше. Шум разговоров перебивали взрывы смеха. Все комнаты заполнила толпа гостей, на одну ночь преобразившихся в маркизов, монахов, астрологов, фей, пажей, арабских правителей, корсаров, придворных дам славного короля Генриха IV… В три часа все так же, толпой и шумно, расселись за огромные столы ужинать. Запах жареных фазанов мешался с запахами пота, табака и грима. После десерта, за которым рекой лилось шампанское, неистовой сарабандой открылся бал. Даже самые серьезные люди закружились в танце. Государственный деятель скакал в обнимку с полупьяной ведьмочкой. Поэт утыкался носом в грудь дородной монашки в чепце, подрагивавшем в ритме вальса. Глядя на все это, Белль готова была поверить, что ее Александр – настоящий волшебник, ведь столько знаменитостей пляшут под его музыку: Альфред де Мюссе, Одилон Барро, Россини, Делакруа, мадемуазель Марс, мадемуазель Жорж, Фредерик Леметр, Эжен Сю, Петрюс Борель, Жерар де Нерваль… Не смог прийти Виньи, сидевший у изголовья больной матери, и не явился Гюго, но последний никак не объяснил своего отсутствия и не извинился. Белль очень жалела о том, что он не пришел. Он такой чувствительный, такой обидчивый, должно быть, популярность Александра не дает ему покоя!

В девять утра вся компания, с двумя оркестрами во главе, выплеснулась на улицы и бешеным галопом пронеслась по Парижу. Голова этой пляшущей змеи уже достигла бульвара, в то время как хвост все еще извивался перед домом. Соседи, заслышав звуки скрипок, топот множества ног и женский смех, высовывались из окон, не понимая, что происходит. Когда последние гости наконец растворились в холодном утреннем свете, Александр и Белль поднялись к себе, в разоренную квартиру, где над столами все еще витали ароматы вчерашнего пиршества, а пол был усыпан обрывками серпантина, и погрузились в безмолвное одиночество любовников, которые уже не могут поговорить друг с другом по душам.