Александр и Любовь

Буквально несколько строк о службе Блока. Его часть размещается верстах в двадцати от позиций. Отчетливо слышна канонада. Первые впечатления о фронте: «2 дня я жил здесь деревне, теперь - в княжеском имении. Блох понемногу истребляю, а скуку - нет.   Летают аисты (но и другие птички).» - это он о вражеских аэропланах, прилетавших бомбить станцию (всякий раз безуспешно). Через неделю: «Мы с табельщиком Зайцевым решили ехать на позиции, выпросили лошадей... До позиций не доехали, было жарко, но видели настоящие окопы и проволоку... ночевали в офицерской гостинице (бесплатно). Я загорел отчаянно, на солнце было 35 градусов... Вчера я купался после поездки в первый раз как следует - очень приятно.». Через три дня: «Эти дни я много ездил верхом, пробовал диких лошадей, вообще недурно провел время.» А вот - сентябрь. Жара спала, и Блок пишет жене: «Дай Глинке (К. А. Глинка - сослуживец поэта, потомок великого композитора; собственно говоря, под таких как он и Блок 13-я дружина и создавалась - Прим. авт.) через маму рублей 50, я хочу купить, когда буду в Лунинце, шведскую куртку -становится холодно».

А тут еще Станиславский - по слухам - хочет ставить его «Розу и Крест». Блок пишет в Москву - не нужен ли он им срочно. Немирович-Данченко отвечает: «Пока не нужны, но очень желательно поговорить с вами.». Обещает вызвать в ноябре.

Мы вовсе не пытаемся свести к нулю вклад Александра Александровича в святое дело обороны родины от внешнего противника и не замалчиваем тенденциозно каких-то боевых эпизодов из писем - нету их там. Просто такая вот у Блока война. Не зря же друзья и мама старались. И напрасно переживал насчет «жарить соловьев» Гумилев, у которого уже два Георгия на груди.

В конце сентября Блок приезжал в отпуск, но с женою они не виделись - с середины месяца по февраль 17-го Любовь Дмитриевна играла в Оренбурге в антрепризе некой м-м Малиновской под псевдонимом Басаргина. Блок возвращается к месту службы.

Меж двух революций.

1917-й. Январь. Блок всё ещё в части. Люба просит денег. У него при себе нет, и он пишет маме в подмосковное Крюково (та традиционно лежит в санатории для нервных больных): «Пошли Любе триста рублей в Оренбург». Февраль. Люба вернулась. Блок не в курсе: «Если бы знал, что ты в городе, стал бы проситься в отпуск». Он теперь в Парохонске. Там при его участии вскрыта афера со «злоупотреблением с продовольствием», и на этой почве ему даже светит повышение. Очень нежелательное - планы нашего героя никак не связаны с военной карьерой. Март, 19-е. Блок снова приезжает в отпуск - а Люба в Москве. Телеграфирует оттуда, что к концу недели непременно нагрянет, но лето будет служить в Пскове. Блок отписывает маме, что «довольно туп» - слишком, видишь ли, долго «жил бессмысленной жизнью». Отчетливо сознает «лишь свою вымытость в ванне и сильно развившуюся мускульную систему».

Полгода он уже не поэт. В смысле - ни строчки. Еще через неделю: «Люба приехала давно и здесь живет.». Давно, заметьте. И сообщается это предельно безразличным тоном. Приехала, дескать, и живет, и бог с ней. Потому что на столе у него очередная корзина красных роз от Любови Александровны.

Апрель. Люба уже во Пскове. Блок не смог проводить ее -томился в Москве, на репетициях «Розы и Креста», которой так и не суждено будет дожить до премьеры... И теперь он снова принимается скучать по жене: «Я уже успел погрузиться в тоску и апатию, не знаю, зачем существую и что дальше со мной будет. Молчу только целые дни. СКОЛЬКО УЖЕ ЛЕТ Я НЕ ВИДЕЛ ТЕБЯ... (наше выделение, наше; а вы бы не выделили?) . так скучно и неуютно без тебя, а уж скоро старость. Так всегда - живешь, с кем не хочешь, а с кем хочешь, не живешь. Спасибо тебе за.   разные другие заботы.   Очень без тебя трудно и горько. Зачем это? Господь с тобой». Люба отвечает, что тоже хотела бы побыть рядом с ним в это «головоломное время». Она слышала как рабочие грозят «Ленинскими действиями» и тревожится: «Пожалуй, даже на фронте лучше. Если тебя убьют, Лала, я тоже скапучусь - это я опять чувствую. Я тебя очень люблю».

Он - в Псков: «Бросила бы лучше, неустойку заплатим». Она: «Бросить свой театр я даже не решилась бы, если бы это стало совсем нужно». И зовет его к себе - пожить тихой «безресторанной жизнью».

Май. Блок назначен редактором стенографического отчета Чрезвычайной комиссии. Не пугайтесь - не той, феликсовой. Эта ЧК учреждена Временным правительством для расследования деятельности царских министров и сановников. Его запись от 8 мая: «Сегодня я дважды был в Зимнем и сделался редактором».

Ему положен оклад - 600 рублей в месяц - совсем недурно после 50-рублевой зарплаты табельщика. А Люба в письмах нахваливает Псков, снова и снова предлагает ему приехать: «Я в третий раз зову тебя, мой

Лалонька, приезжай ты ко мне.   Мне бы так хотелось, чтобы вздохнул хоть раз свободно, хоть на четверть часа отвлекся от всех кошмаров «настоящего момента и «Петрограда».. Но куда ему ехать, если он целыми днями на допросах?