Читаем Александр и Любовь полностью

«Я вся в твоей власти, приказывай, делай со мной что хочешь, - пишет она жениху 21 апреля, - усиленно чувствую себя твой Дианкой; так хочется быть около тебя, быть кроткой и послушной, окружить тебя самой нежной любовью, тихой, незаметной, чтобы ты был невозмутимо счастлив всю жизнь, чтобы любить тебя и «баловать» больше, чем мама». («Дианка» - собачка из популярного в те годы на эстраде стихотворения Апухтина; у Блока в Шахматове тоже была шавка с такой кличкой).

Хочется быть Дианкой? Ну что ж.


Несколько дней спустя жених докладывает невесте и о своей «ссоре» с матерью. Мол, та, бедняжка, переживает, что на нее не обращают внимания, а она «от всей души делает всё», мол, она такая больная и нервная, и ты, Люба, как хочешь, но жить нам надо при маме. И резюме: «Ты снизойди и будь милосерднее.   Будь благосклонная и добрая, как Ты умеешь, и прости меня за все это. Т в о й» И влюбленная дурочка демонстрирует ну просто-таки ангельское милосердие: «Когда я буду с вами, и мама увидит, что я не «отгораживаюсь», увидит на деле, как я отношусь к ней. Мы не можем не быть счастливы все, все!.. Так бы хотелось знать, что ты спокоен и весел и что мама не сердится больше на нас. Скажи ей про меня что-нибудь хорошее, если есть «что».

Удивительная проговорка. Удивительнейшая! Люба просто пошутила с милым. Ну, разве может он не найти этого самого «что» - про нее-то - для мамы!

Может, господа. Не по разу перечитав всю доступную корреспонденцию Блока, мы так и не найдем в его письмах ни к одному из третьих лиц ничего сколько-нибудь «хорошего» о его Прекрасной Даме. Как правило, - просто: Люба - без чего-то «хорошего» - рядом. Просто - Люба то, Люба сё. Любовь Дмитриевна сможет выяснить это лишь после смерти поэта, когда в ее руки попадет вся, не преданная им огню переписка.   А в середине того мая она опять умоляет:

«Приходи пораньше.   уж теперь совсем запросто, мамы ведь не будет. Или как хочешь, только пораньше.   Уж очень скучно не видеть тебя так долго».

Увы: она еще не знает, что такие мольбы - судьба, уготованная ей ее «рабом» на долгие годы. До их свадьбы остается целых три долгих месяца.

«Теперь еще тверже знаю, что будет счастье, бесконечное, на всю жизнь.» - написала Люба в последнем той весной письме Саше. И с этой твердой уверенностью в неизбежности счастья 24 мая они причастились.

25-го - обручились в университетской церкви.

А 27 мая Блок уехал за границу - сопровождать мать, отправившуюся на лечение в любимый Бад-Наугейм. Люба писала вдогонку:

«Ну, хочешь, расскажу, как было после вашего отъезда? Я стояла и смотрела, пока поезд скрывался; все меня ждали.» А мы расскажем, как было в Бад-Наугейме: «Скряжническое и нищенское житье там, записывается каждый пфенниг. Покупка плохих и дешевых подарков. Немедленные мысли о том, какие бумаги нужны для свадьбы, оглашение, букет, церковь, причт, певчие, ямщики и т. п. - В Bad Nauheim’е  я большей частью томился, меня пробовали лечить, это принесло мне вред. Переписка с невестой - ее обязательно-ежедневный характер, раздувание всяких ощущений - ненужное и не в ту сторону, надрыв, надрыв.». Позвольте? «Переписка с невестой» (безлично-то как: не с Любой - с «невестой»!) - принудиловка для вас, г-н Блок? Принудиловка и «раздувание всяких ощущений»? И про какой это вы надрыв? Про тот, который у вас в каждом письме к «невесте»?

О! Там действительно чрезвычайно надрывно. «Вся моя душа в Твоих страданиях. Внутри у меня такие нежные, такие деликатные, такие божественные чувства к Тебе, всегда моя Нежная, всегда моя Красавица. Мне-то, ты думаешь, не жутко и не страшно, не хочу я молиться, не хочу я простираться перед Тобой?..»

(«... оглашение, букет, церковь... переписка с невестой...» -где правда? Или обе правды - правды?)

«...  Твое вчерашнее письмо было седьмое. Верно, не пропало ни одно. Может быть, пропадают мои, а я потерял им счет, вчера послал три...»

Насчет «потерял счет» - вот этого не надо, господин Блок, вы немец. Пусть всего на четверть, но - немец. И счета никогда и ничему не теряете: «Сейчас я получил Твое восьмое письмо. Или Ты не видишь, что со мной?... Неужели Ты будешь меня успокаивать? Неужели Тебе это делать! Неужели я не перенесу Твоих страданий!»

(«... какие бумаги нужны для свадьбы... причт, певчие, ямщики...»)

«... Мне кажется дерзким даже смотреть на Тебя теперь, потому что ведь я же груб, и я мужчина.   А теперь я думаю, какие бывают еще мужчины и, оказывается, бывают грубее меня... »

До чего своевременный приступ личной скромности! А то уж мы (заодно с Любой) чуть Вас за мачо не приняли. «. Бывают и такие, которые вовсе игнорируют мысли Невест. А мысли и мучения Невест значат многое.   И «возраст» Невесты надо вместить и надо понять хоть издали, хоть немного, что значит девушка двадцати лет.» Да недолго уже. Вот женитесь - и продемонстрируете свое вмещение и понятие невестиных мыслей, мучений и возраста в двадцать лет.

«... Неправда ли - слово «дела» такой же жупел, как «муж»?... »

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное