Читаем Александр и Любовь полностью

В Гренадерских казармах все давно уже готово к приезду молодоженов. В просторной с высоченными потолками квартире полковника им отведены две комнаты. Одна - большая с громадными же окнами на Невку, другая -длинный и узкий кабинет Блока. Окна «спальни» заклеены восковой бумагой с цветными изображениями рыцаря и дамы - что-то вроде средневекового витража. Кабинет - весь белый, излучает ощущение чистоты и строгости. На стенах Мона Лиза, Богородица Нестерова, голова Айседоры Дункан. Мебель старинная, Бекетовская (на диване когда-то сиживали Щедрин и Достоевский).

«Громадный факт моей жизни прошел в идеальной обстановке», - написал Блок позже одному из приятелей. Жизнь потекла ровная и деятельная. У нее - курсы, у него ­университет. Спектакли, концерты. Переписка с Белым, которой суждено стать долгой и весьма плодотворной - для отечественной словесности, во всяком случае. И дальнейшие пять медовых месяцев молодых супругов окутаны до того плотным мраком тайны, что мы смело переходим к следующему эпизоду. Он начался с их нашумевшей поездки в Москву в январе 1904-го.


Вот, разве еще, кусочек из дневника Марьи Андреевны. Ноябрьский - спустя сто дней после свадьбы: «Она несомненно его любит, но ее «вечная женственность», по-видимому, чисто внешняя. Нет ни кротости, ни терпения, ни тишины, ни способности жертвовать. Лень, своенравие, упрямство, неласковость - Аля прибавляет - скудность и заурядность; я боюсь даже ей сказать: уж не пошлость ли все эти «я хочу», «вот еще» и сладкие пирожки.

При всем том она очень умна, хоть совсем не развита, очень способна, хотя ничем не интересуется, очаровательна, хотя почти некрасива, правдива, прямодушна и сознает свои недостатки.   Он - уже утомленный и страстью, и ухаживаньем за ней, и ее причудами, и непривычными условиями жизни, и, наконец, темнотой...». Ой как крепко сказано, как безжалостно.

А женился тогда ваш Сашура зачем? «Она свежа как нежнейший цветок, он бледен и худ. Опять стал писать стихи, одно время заброшенные, а науками не занимается.   Аля ведет себя удивительно. Любовь к Сашуре учит ее быть мудрой, доброй и правой.   Я люблю Любу, как и Аля».

Ну, хоть так уж.

 Часть вторая. Необъясниха.

Явление антагониста 

«Необъясниха» - так обозвал Андрей Белый вставленную им в трехтомник своих воспоминаний главу о любовной горячке в отношении некой «Щ». Великий конспиратор! Загадочней было бы, разве, «Ы» - чтоб уж действительно никто не догадался.

Правда, он то и дело проговаривается, и «Щ» у него то тут, то там превращается в хорошо нам теперь известную «Л.Д.». Ну, так ведь - символисты, какие к ним могут быть претензии? У него, у Белого, и проза-то - никакая не проза даже, а -«симфонии». Да и Андрей он не больше нашего с вами. Поэтому позволим себе называть его здесь просто Борей -именем, которым папа с мамой нарекли, и под которым он проходит через всю трагифарсовую коллизию, приключившуюся между ним и Блоками. История знакомства и последовавшей за ним долгой «дружбы-вражды» этих двух приметнейших персонажей Серебряного века довольно широко известна. И мы позволим себе, разве что, тезисно освежить ее в вашей памяти. Хотя идти, как всегда, придется очень издалека.


Петербуржец Блок родился как российский поэт в Москве. В доме Михаила Сергеевича Соловьева - младшего брата популярнейшего в те годы поэта и мыслителя Владимира Соловьева, который, в свою очередь, будет помянут чуть ниже и не самым добрым словом. Жена же Михаила Сергеевича - Ольга Михайловна, прозванная самим Фетом «поклонницей и жрицей красоты» - приходилась двоюродной сестрой матери Блока и проявляла откровенный интерес к творчеству Саши. Именно ей послал Саша по совету мамы подборку своих стихов, не преминув посвятить парочку непосредственно Ольге Михайловне.

Во многом благодаря усилию и посредничеству именно этой супружеской четы, имевшей внушительный авторитет в тогдашней литературной Москве, первые стихи нашего героя появились в 1903 году в печати. Это из дома Соловьевых пошли волны, так или иначе заставившие переменить отношение к имени Блока и в его родном Петербурге. Протекция Саше стала последним добрым делом в недолгой жизни сих замечательных супругов. 16 января, не перенеся скоротечного воспаления легких, Михаил Сергеевич умер. Закрыв ему глаза, Ольга Михайловны вышла в соседнюю комнату и застрелилась.

Ровно через два месяца после их похорон в Питере вышла в свет лиловая книжка «Нового пути» с десятью стихотворениями Блока. Свою очередь ему любезно уступила сама Гиппиус - буквально выпросив подборку «не декадентских, а мистических, какие у вас есть». Уступила - только чтобы опередить Брюсова, тоже успевшего уже положить загребущий редакторский глаз на юное дарование. Хотя всего за неделю до этого Валерий Яковлевич писал одному из коллег: «Блока знаю. Он - не поэт».

Однако тоже положил в апрельский нумер «Северных цветов» еще один десяток блоковских «пьес» изобретя для них общий пышный заголовок «Стихи о Прекрасной Даме». И - пошло-поехало.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное