«Люба понимает, я ее обижаю. Она понимает больше меня». «Прежде представлялась, как яблочный цветок, с ангельским оттенком. Ничего похожего нет». «Думал, что есть романтизм, его нет».
Ангельскость с цветковостью испарились еще до женитьбы.
Ребенок, которого нет еще и в проекте, заведомо плох. Романтизма нет, а запрещенность следует сохранить. Знала бы Любовь Дмитриевна с каким грузом ощущений и дум идет под венец ее Саша - могла бы понять, что ждет ее рядом с этим человеком, и еще могла бы повернуть назад.
Отговаривали от этого союза и Дмитрия Ивановича.
Не только супруга - даже подчиненные пеняли ему: «Добро бы был Ж.Блок (фабрикант) или сын Ж.Блока, а то просто какой-то юродивый». Дмитрий же Иванович, который, между прочим, поэзию знал и любил, а по молодости и сам грешил стишками, потрафляя выбору дочери, так не считал. И 6 июля Саша с Любой встретились в Боблове. Сразу начались предсвадебные хлопоты: заказать в типографии извещение для родных и знакомых, узнать, какие бумаги нужны для венчания и прочая, прочая. Вот одна из необходимых бумаг:
СВИДЕТЕЛЬСТВО
С ее получением все «препятствия к вступлению» Александра Блока в первый законный брак с девицею Менделеевой были устранены.
Свадьба в Боблове
17 августа. Шахматово. Весь день дождит, прояснится лишь к вечеру. Свадьба назначена на 11 утра. Поднялись рано. Принарядились. Тут все Бекетовы, Кублицкие. Нет лишь отца жениха: приглашать ли Александра Львовича, оплатившего, между прочим, все свадебные расходы, рядились очень долго. Порядились, и сочли, что не стоит. После узнали, что он непередаваемо обиделся.
Букета для невесты, заказанного в Москве, всё нет.
Саша с мамой нарвали в цветнике крупных розовых астр. Александра Андреевна с Франциком (при живом-то отце!) благословили Сашуру образом, и исполняющий обязанности шафера кузен Сережа Соловьев на разукрашенной лентами тройке нанятых в Клину лошадей повез их в Тараканово. Венчаться было решено в тамошней старинной, еще Екатерининских времен постройки, церкви.
Шахматовцы приехали раньше нужного и долго ждали невесту. Блок - сосредоточенный, торжественный, в студенческом сюртуке, при шпаге.
Дождь то стихает, то снова принимается.
В колясках, тарантасах, бричках, украшенных дубовыми ветками, подъезжают многочисленные московские родственники Менделеевых. Вскоре церковь уже полна.
И вот - тройка с невестой, Дмитрием Ивановичем, Марьей Дмитриевной (сестра-подружка) и мальчиком, несшим образ. Менделеев - во всех своих орденах (редчайший случай) - ведет дочь в церковь. Певчие -раздобыли «очень порядочных», как похвалялась тетушка Марья Андреевна - грянули «Гряди, голубица». Люба в белоснежном батистовом (специально для деревни, в городе непременно был бы шелк) платье с длиннющим шлейфом, померанцевые цветы, фата с флердоранжем. Обряд вершится неспешно. Серебряные, а не золотые, как принято в городе, венцы по старинному деревенскому обычаю надевают виновникам прямо на головы. Дмитрий Иванович с Александрой Андреевной плачут от умиления. Недолюбливающий Бекетовых священник (Блок: «Не иерей, а поп») покрикивает на жениха: «Извольте креститься!» Молодые долго прикладываются и прикладываются к образам. Выходят. Крестьяне подносят им хлеб-соль и белых гусей. Саша с Любой усаживаются в тройку и - с бубенцами в Боблово. Весь кортеж - следом.
Любина старушка-няня осыпает их при входе в дом хмелем. Тут же и хмуроватая Анна Ивановна (по русскому обычаю мать невесты не берут в церковь). В просторной гостиной верхнего этажа стол покоем. На дворе толпа разряженных баб: поют, величают. Разливается шампанское, шафер провозглашает здоровье молодых. Горько. Слезы умиления и восклики восторга. Пир горой, но молодые не остаются до конца торжеств: им пора на поезд до Петербурга, и они укатывают на своей великолепной тройке посреди свадьбы.