Александр и Любовь

Заночевав в Шахматове, он возвращается в Москву и заверяет патрона, что повода для поединка не обнаружилось, и что Блок вообще «очень хороший». «Дуэли не быть!» - чуть не орет от радости пребывающий уже на грани помешательства Белый. И тут же получает благодарственное письмецо от Александры Андреевны. А там: никогда не переставала любить, помнит драгоценные моменты, глубоко чтит, потерять для нее горько, ее любовь выдержала жесточайшее испытание, дважды Боря угрожал смертью Саше, а она не перестала его любить.

И от Любы письмо - но совсем противоположного свойства: «Вы Сашиного мизинца не видели, вы не в того стрелы пуляете, они пролетают мимо. А еще обещали не убивать! Вы что же - думаете, Саша стрелял бы в Вас? Что же Вы хотели сказать этой дуэлью? Что за нелепость?»

Двадцать четвертое августа. Блоки в Петербурге и переезжают из Гренадерских казарм в первую собственную квартиру. Через пару дней Белый уже тоже в столице и занимает привычные апартаменты на углу Караванной и Невского. Ему велено дожидаться приглашения. Он ждет десять дней. Трижды пишет Блоку. Ответа не следует. Белый ищет случайных встреч. Однажды замечает Блока на Манежной, но тот, не обратив внимания на «брата», прошмыгивает мимо. Белый оскорблен, но терпит.

Наконец - уже в начале сентября - ему приносят сухую записку с приглашением от Любови Дмитриевны. Он буквально прилетает на Лахтинскую, но оказывается, что любимая звала его лишь затем, чтобы внушить, что всё совсем позади, и ему лучше немедленно вернуться в Москву. Блок присутствует при разговоре молча. Белый ретируется. В своих воспоминаниях о последовавшей за этим ночи он расскажет, что подумывал о самоубийстве - хотел броситься в Неву с Троицкого моста, да передумал, решил дождаться утра и утопиться с лодки. Буквально: «.  насмешка рока - там баржи, живорыбные садки. И всё кругом рыбой провоняло.

Даже утопиться нельзя. Прилично утопиться. И вот я в гостинице написал прощальное письмо маме. А наутро чуть свет записка от Любови Дмитриевны». Его просили быть сию же минуту - накануне убитый вид уходящего Белого всерьез перепугал даже уставших от него Блоков. К десяти они уже сидят за столом и примирительно договариваются не видеться в течение года - с тем, чтобы потом встретиться «по-другому». У Белого: «Не писать и не видеться. Не выяснять отношений. Ждать год. Я соглашаюсь. Но не верю. Ничему больше».

В тот же день он уезжает в Москву, оттуда - в Мюнхен.

И тут, дорогие читатели, мы едва не принялись за небольшую главку в защиту Белого. До того, поверьте, стало его жаль. Из постоянных разночтений в их с Любовью Дмитриевной записях, как и из провокационного на первый да и на всякий следующий взгляд, поведения Блока получалось, что Андрей Николаевич Бугаев и есть в этой истории самый настоящий закланный агнец. Что это он - жертва многоходовой комбинации Любови Блок, вознамерившейся таким замысловатым способом вернуть (или - заполучить?) внимание законного супруга.

Удержала нас от этого ложного шага мудрая Ахматова: «Лживые, сознательно лживые мемуары, в которых всё искажено - и роли людей, и события.   - убеждала она Чуковскую, - Прежде считалось неприличным писать о ком-либо, находясь в том положении относительно Блока, в каком находился Белый.   Ведь не стали бы печатать мемуаров Дантеса о Пушкине».

Мы, конечно, понимаем, что сама она об этом треугольнике знала лишь через четвертые-пятые руки, и обзывать Белого сознательным лжецом ей как бы не с чего. Но положение на чашу весов негодяя Дантеса сразу же остудило наш исследовательский запал. И мы с великим облегчением запретили себе лезть еще и в этот тупик. Поэтому пусть уж хоть Белый будет у нас штатно виноватым. Иначе нам никогда не разобраться в том, что происходило между главными героями истории. Идем, значит, дальше.

Из-за границы он продолжает свои инсинуации -больно кусает Блока в рассказах и статьях, мобилизует встреченных в Париже Мережковских на очередную атаку за сердце Любови Дмитриевны. И до самого лета продолжает писать ей в Шахматово. Та пересылает мужу Борины «многолистные повествования» о его «доблести» и об их «низости».