Александр I – старец Федор Кузьмич: Драма и судьба. Записки сентиментального созерцателя

«Посылаю ангела Моего», – знаете ли, сбылось самым чудесным образом, и в Томске он явился, посланный мне ангел: я заметил это по некоему дуновению, некоему освобождавшему вздоху, некоей благоуханной свежести, оповещавшей о приближении небесного посланника. Я почувствовал это, лишь только сошел с поезда, по которому вдоволь напутешествовался за день и две ночи, насмотрелся в окна на безлистые, мертвые, белые деревья, торчавшие из болот (их особенно много было на подступах к Омску), на выжженную прошлогоднюю траву вдоль железнодорожной насыпи, на полосатые шлагбаумы переездов, на серые крыши редких домиков.

Наконец, Томск, уютный, тихий, деревянный, резной, не город, а печатный пряник с картинкой. Во всяком случае, таким он мне на радостях показался. Тут-то и протянулся в воздухе освобождавший вздох, и я ощутил, что мне тайно сопутствует везение. Иными словами, ангел повел крылом – и мне открылось. Недолгое пребывание в Томске принесло счастливые находки, настолько счастливые, что оставалась возможность вкрадчивого сомнения, неверия своему счастью: я ли это поднимаюсь на крыльцо хромовского дома, рядом с которым стояла келья Феодора Козьмича (вот оно, точное место!), и держу в руках его полотняную рубаху, вязаную шапочку и ссохшуюся губку! Эти рубаху и шапочку носил любимый внук Екатерины, освободитель Европы, создатель Священного союза…

Впрочем, все это было потом, через несколько дней. Начались же мои находки с того, что, получив номер в гостинице, я заглянул в городскую библиотеку, и там мне рассказали, как найти Алексеевский монастырь – не оставшееся от него голое место, а именно сам монастырь, от него сохранились часть стены, главный собор и еще кое-какие постройки. «Пойдете прямо… потом свернете и увидите», – буднично, привычно объяснили мне, не подозревая, что эти слова звучат для меня как призывные ангельские трубы.

Торопливо распрощавшись с гостеприимными библиотекарями, я устремился в указанном направлении, затем свернул и увидел тот самый Богородице-Алексеевский монастырь, где Феодор Козьмич часто бывал, поскольку жил неподалеку, на Монастырской улице, а сюда захаживал смиренно постоять на службе, помолиться перед иконами, побеседовать с настоятелем и монахами, по-соседски… Здесь же его и похоронили, а в 1904 году состоялось торжественное освящение часовни, сооруженной над могилой, каменной, с высоким куполом, с круглыми окнами для света. Разумеется, уцелеть она не могла за столько-то лет кровавого разгула, воинствующего безбожия, фанатичной борьбы с религией! Но я знал, где она находилась, – в трех саженях к северо-востоку от главного алтаря монастырской церкви, как сказано в старинной брошюре, которую я предусмотрительно захватил с собой.

Три сажени – это шесть метров сорок сантиметров, алтарь же церкви передо мной, и теперь остается лишь отсчитать метры… два… четыре… шесть… Неужели под моими ногами кости Феодора Козьмича?! Асфальт, какие-то гаражи – неужели?! Мороз по коже… Невольная оторопь…

Правда, среди томских обывателей ходили слухи, что останки Феодора Козьмича однажды ночью были тайно вывезены в Петербург, и даже, кажется, находились свидетели, которые помнили, как в темноте… какие-то люди… раскапывали могилу… извлекали гроб… Эти слухи, безусловно, заслуживают внимания, ведь по логике вещей царствующему дому следовало заменить ложные останки на подлинные, похоронив Феодора Козьмича в Петропавловский крепости, под мраморным надгробием с именем Александра. Но эта версия опровергается рассказом архимандрита Ионы, настоятеля Алексеевского монастыря: «1903 г. 10 июля при рытье канав для фундамента строящейся на могиле Феодора Козьмича часовни обнаружилась могила старца. При этом присутствовал я с подрядчиком Иваном Петровичем Ледневым и архитектором Викентием Флорентиновичем Оржешко.

При осмотре могилы Великого старца оказалось, что каменный склеп уцелел отлично. Доски, покрывающие этот склеп, также оказались целыми. Но одна из них провалилась, упала на гроб и проломила крышку последнего. Так как нужно было исправить повреждение и плотно закрыть гроб, то приподнята была крышка, и при зажжении восковой свечи был усмотрен остов человека, голова которого покоилась на подушке. Подушка эта истлела. Голова же, склоненная несколько на левую сторону, обрисовалась весьма ясно. Волосы на голове и бороде сохранились в целости: цвета они белого, т. е. седые. Борода волнистая – протянулась широко на правую сторону. Явственно обрисовались также ноги, обутые в башмаки; башмаки эти носками своими загнулись и, кажется, истлели. Вся остальная фигура человека представляется в виде серой массы». Рассказ точен, как судебный протокол…