Александр I – старец Федор Кузьмич: Драма и судьба. Записки сентиментального созерцателя

Позднее в Москве я встретил женщину, потомственную томичанку, которая помнила, как выглядела келья: ее мать мыла в ней полы, убирала, поддерживала порядок, а дочери велела тихонько сидеть в уголке и не мешать ей. Она мне подробно рассказывала об убранстве кельи, о лампадах, свечах и иконах, а я вспоминал место, голое место, которое я застал, пыльные, чахлые деревца и стеклянное кафе «Иней». Иней на стеклах времени…

Я вспоминал и думал, что это не просто отсутствие, не просто некое ничто, не просто зияние пустоты (пустырь как символ социалистических свершений), а наследие тех самых безбожных, пролетарских двадцатых, которого будто бы и нет, но оно есть, и мы от него не скоро избавимся…

Таким же пустым и голым местом оказалась для меня и заимка Хромова, куда старец Феодор Козьмич перебирался летом: я отправился туда на следующее утро, вспоминая рассказ дочери Хромова о том, как однажды летом они с матерью поехали на заимку к старцу (в четырех верстах от Томска). Был чудный солнечный день. Подъехав к заимке, они увидели Феодора Козьмича гуляющим по полю (повоенному руки) и марширующим. Когда они с ним поздоровались, поклонились, старец поведал им: «Панушки, был такой же прекрасный солнечный день, когда я отстал от общества. Где был и кто был, а очутился у вас на полянке».

Мы уже говорили, какой на редкость солнечный и теплый выдался ноябрь 1825 года в Таганроге. Таким образом, слова старца возвращают нас в прошлое, к тем событиям, разыгравшимся в путевом дворце, но мне кажется, что эти слова обращены и ко мне, нынешнему: летнее утро было таким же солнечным, небо – высоким и синим, облака – легкими и прозрачными, с белыми гребешками.

Вот эта полянка, но где домик старца с журчавшим под ним родником? Конечно же, сгинул, исчез, и следа не осталось, как не осталось следов и от прежней Хромовки, нынешняя же – полуизба-полудачка – возникла на пустом месте, поэтому и название словно бы ей и не принадлежит! Название – ей, а она – названию: так и пребывают во взаимном отстранении, не зная, не ведая друг о друге, две Хромов-ки, не новая на месте старой, а новая на голом месте, доставшемся в наследство… поэтому из всех жителей, к которым я обращался, лишь один махнул рукой в сторону бывшей заимки: похоже, там… Так я и вышел на ту полянку, где все утонуло в бурьяне, где ничего не осталось и ничего не напоминало, но был такой же солнечный день, и я представил, как старец – по-военному руки – маршировал перед двумя женщинами, приехавшими его навестить!..

Глава двенадцатая. Рубаха, шапочка, губка

В город я вернулся пешком, по старой дороге, которой ходил и Феодор Козьмич, когда случалась нужда побывать в Томске, в своей келье или монастыре. Из Томска на заимку Хромов, конечно, возил его на лошади, оказывал уважение, а вот с заимки в Томск старец ходил пешком этой дорогой, с заплечной котомкой, с посохом, как странник… Краеведы рассказывают, что в старые времена дорога была чисто выметена, освещена фонариками и вообще имела обустроенный, цивилизованный вид. В праздничные дни по ней гулял народ и прокатывались тройки с бубенчиками. При советском режиме цивилизованный лоск, понятно, сошел – ухабы, рытвины, чертополох… К тому же по ней проложили рельсы и пустили трамвай, который грохочет на всю округу и поднимает облака пыли.

Но все-таки этой дорогой, опираясь о страннический посох, в город неузнанно вступал император, называвший себя Феодором Козьмичом…

В городе я разыскал Виктора Федорова, с которым давно собирался встретиться, разыскал в университете, где он работал, но не на кафедре истории или литературы, а в коридорчике, куда выходили двери разных хозяйственных служб. За одной из этих дверей с табличкой, обозначавшей некую административную должность, я и увидел человека с рассеянным взглядом, тихим голосом и бледным, несколько даже изможденным лицом мученика-дилетанта. Такие днем добросовестно выполняют свои должностные обязанности (ну, скажем, по снабжению), а ночами, когда молчит телефон, спят жена и дети, предаются изобретению вечного двигателя, поискам лекарства от всех болезней или доказательству существования Атлантиды.

Есть это в русском характере – в ночной тишине, на кухне, под мигающим светом лампы… Вот и Виктор Федоров прочел однажды, что многие считают сибирского старца Феодора Козьмича, умершего в его родном городе, императором Александром I, и решил доказать, что этого не могло быть: слухи, выдумки, сплошная неправда. Начал доказывать, и собрал более ста доказательств, что это так и было. Правда! Более ста доказательств, среди которых есть и неизвестные науке, найденные им самим. К примеру, Виктор Федоров установил, что посмертная маска Александра, ее фотография приводится в большинстве работ, снята с живого, и снята самим Александром, чтобы посвященные в его тайну люди могли представить ее как свидетельство смерти императора. Как же иначе – без маски не поверят! По протоколу положено, значит, должна быть маска!