Александр I – старец Федор Кузьмич: Драма и судьба. Записки сентиментального созерцателя

Но еще раньше, до этих свиданий, Александр постиг самую суть его личности в ее метафизической проекции, заглянул туда, где свершается выбор между добром и злом, Христом и антихристом, между светоносными высотами духа и безднами тьмы, выбор между самопожертвованием во имя высшего долга и служением собственной гордыне, хотя и отождествляемой со славой Франции и взятой на себя миссией революционного освободителя народов от ига старых монархий. Когда Наполеон, прикрывшись результатами всенародного голосования, объявил себя пожизненным консулом, Александр писал своему воспитателю Лагарпу: «Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут все хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку. Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история».

Письмо написано двадцатипятилетним Александром, и неудивительно, что он облекает свою мысль в словесные одежды той эпохи, дважды упоминает о конституции и, казалось бы, все меряет этой меркой. Гораздо важнее другое: понимание свершившегося падения, измены своему изначальному призванию. Александр здесь очень верно угадал, хотя и не все высказал. Смысл его догадки прояснится, если поставить принятие пожизненного консульства в ряд с другими событиями. До этого уже была расправа с якобинцами, казни и высылки, а вскоре совершится убийство невинного герцога Энгиенского: его расстреляют ночью во рву Венсеннского леса, и это, несмотря на все попытки самооправдания, будет мучить Наполеона до конца жизни. Вскоре Папа помажет его на царство, он станет императором, сам возложит на себя корону, но при этом откажется от причастия. И если Александр отречется тайно, то Наполеон в Фонтенбло будет вынужден отречься явно…

Как точна фраза: «…один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история»! За ней скрывается мысль о величии, но величии не светлом, а темном. К тому же, согласно Александру, тиранов производит история или, иными словами, те высшие силы, которые и определяют ее ход, вращение сцепленных колес и колебания маятника.

Характерно и то, что Александр здесь косвенно противопоставляет себя Наполеону, ведь это юношеская мечта Александра – дать народу конституцию и удалиться от власти, как первый президент Америки Джордж Вашингтон, чей пример его так манил и притягивал. Это был его идеал – действовать «только ради счастья и славы своей родины». Даже само слово «счастье» – любимое александровское словечко…

Дальнейшим шагом Александра в осознании его миссии был решительный отказ от каких-либо переговоров с захватчиком, вторгшимся в пределы России, и стремление бороться до конца, до последнего солдата. Об этом еще накануне войны он говорил графу Нарбонну, посланному к нему с письмом Наполеоном: «Я не начну войны, но не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России». Об этом же возвещали рескрипты и манифесты, написанные после взятия Москвы и опустошившего ее пожара. А ведь многие из ближайшего окружения императора, в том числе и преданный ему Аракчеев, призывали как можно скорее подписать унизительный мир с французами…

Но если пала «священная» Москва, то платой за это может быть только Париж, иначе провиденциальная миссия превращается в простое исполнение обязанностей, служебного долга, пусть и высшего порядка. Вот почему он так настойчиво возражал Кутузову и другим, считавшим, что, изгнав французов из России, следует остановиться, залечить кровавые раны, дать отдых армии и разоренной стране. Да и вообще Россия страна мужицкая, что нам Европа! Но Александр неким мистическим чувством угадывает, что останавливаться нельзя, иначе весы мировой истории не придут в равновесие: будет передышка, но не будет мира. Верная национальным интересам Россия не выполнит своего континентального призвания, поэтому своей непреклонной волей Александр и склонил неуступчивого, по-мужицки хитрого и лукавого Кутузова к продолжению войны – там, за Неманом, за русскими границами, чего Кутузову так не хотелось.