Тотчас Виллие был позван. Император повелительно спросил его: «Вы думаете, что болезнь моя уже так зашла далеко?» Виллие, до крайности смущенный таким вопросом, решился положительно объявить императору, что не может скрывать того, что он находится в опасном положении. Государь с совершенно спокойным духом сказал императрице: «Благодарю вас, друг мой, прикажите – я готов».
Решено было призвать соборного протоиерея Алексея Федотова, но император, по выходе императрицы, вскоре забылся и заснул, что однако ж не было настоящим сном, но сонливостью. В таком положении государь оставался до пяти часов утра.
Я всю ночь просидел подле больного и, наблюдая за положением его, заметил, что император, просыпаясь по временам, читал молитвы и псалмы, не открывая глаз.
В пять с половиной часов утра 15 ноября император, открыв глаза и увидев меня, спросил: «Здесь ли священник?» Я тотчас сказал об этом барону Дибичу, князю Волконскому и баронету Виллие, проводившим всю ночь в приемном зале подле кабинета. Князь Волконский доложил о сем императрице, которая поспешила прибыть к государю. Все вошли в кабинет и стали при входе у дверей.
Немедленно введен был протоиерей Федотов. Император, приподнявшись на левый локоть, приветствовал пастыря и просил его благословить; получив благословение, поцеловал руку священника. Потом твердым голосом сказал: «Я хочу исповедаться и приобщиться Святых Тайн; прошу исповедать меня не как императора, но как простого мирянина; извольте начинать, я готов приступить к святому таинству».
После причастия Александр, по словам Тарасова, обратясь к врачам, сказал: «Теперь, господа, ваше дело; употребите ваши средства, какие вы находите для меня нужными».
17 числа, по замечанию Тарасова, болезнь достигла высшей степени своего развития.
18-го Тарасов пишет: «Ночь всю провел государь в забытьи и беспамятстве, только по временам открывал глаза, когда императрица, сидя возле него, говорила с ним, и по временам, обращаясь взором на святое распятие, крестился и читал молитвы. Несмотря на забывчивость и беспамятство от усиливающегося угнетения мозга, всегда, когда приходила императрица, государь чувствовал ее присутствие, брал ее руку и держал над своим сердцем. К вечеру государь начал очевидно слабеть. Когда я ему давал пить с ложки, то заметил, что он начинал глотать медленно и не свободно. Я не замедлил объявить об этом. Князь Волконский тотчас доложил об этом императрице, которая в 10 часов вечера пришла в кабинет и села подле умирающего на стул, постоянно своей левой рукой держа его правую руку.
По временам она плакала. Я во всю ночь безотходно, позади императрицы, стоял у ног государя. Питье он проглатывал с большим трудом; в четвертом часу за полночь дыхание заметно стало медленнее, но спокойно и без страданий.
Все свитские и придворные стояли в опочивальне во всю ночь и ожидали конца этой сцены, который приближался ежеминутно.
Наступило 19 ноября. Утро было пасмурное и мрачное; площадь перед дворцом вся была покрыта народом, который из церквей, после моления об исцелении государя, приходил толпами ко дворцу, чтобы получить весть о положении императора.
Государь постепенно слабел, часто открывал глаза и устремлял их на императрицу и святое распятие.
Последние взоры его столь были умилительны и выражали столь спокойное и небесное упование, что все мы, присутствовавшие, при безутешном рыдании, проникнуты были невыразимым благоговением. В выражении лица его не заметно было ничего земного, а райское наслаждение и ни единой черты страдания. Дыхание становилось все реже и тише».
Кроме Виллие и Тарасова, в это же время вел свой журнал и князь Волконский, который начинает его 5 ноября:
«5