Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

Таким образом из благороднейшего, великодушного юноши, каким был Александр, постепенно, путем естественной психической эволюции, выработался человек, который, по справедливому замечанию современника, был одновременно и великодушным и мечтательным, и двоедушным. Легко понять, что и самый жизненный путь, и осуществление жизненных целей не могло удаться этому человеку, столь не полному в психологическом смысле.

Быть может, нельзя найти лучшего примера для выяснения важности правильного, основанного на психологии воспитания, как грустная жизнь императора Александра I; на примере его видим ясно, что, как бы ни были счастливо выражены отдельные черты характера, окончательный склад души определяется не ими одними, а всей суммой душевных качеств человека. Жизнь зрелого человека вводит в живое действие и в борьбу все силы. От искусства человека, от его нравственных усилий, от неусыпного самовоспитания зависит направление и исход внутренней борьбы, какую ведут между собой лучшие и худшие стороны характера. Исход этот может выразиться то нравственным усовершенствованием, то, наоборот, прогрессивной порчей характера», – заключает Сикорский.

Вполне соглашаясь в общем с первой частью этих строк относительно важности «правильного, основанного на психологии воспитания по отношению не только к Александру, но вообще ко всякому человеку, мы должны совершенно разойтись с ним в коренном вопросе, относящемся до Александра. Вся суть заключается именно в том, что не об эволюции личности должна идти речь при разборе характера Александра в пределах физиологических изменений ее, а о патологических изменениях душевной деятельности под влиянием развития определенного болезненного состояния.

Описываемая Сикорским в его труде «слабость воли» Александра I есть, по нашему мнению, именно результат общего болезненного состояния, затронувшего не только область воли, но и все стороны душевной деятельности Александра, одни в большей степени, другие в меньшей. Например, та скрытность его, о которой упоминается в этой работе, есть не больше как обычная форма подозрительности такого рода больных, старания скрывать иногда бредовые идеи, иногда галлюцинации; как чисто болезненный симптом, сюда же следует отнести и молчание. Как ни старается наш почтенный ученый поставить на первый план чувство и ум императора, но и ему приходится назвать умственные способности его средними, а в одном месте прямо указать на времяпровождение его «пустое, ничтожное, недостойное».