Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

Государь изволил писать в Санкт-Петербург к ее императорскому величеству государыне императрице Марии Федоровне, приказал сделать отправление 6-м числом, запретив писать о его болезни, изволил мне сказать: «Боюсь я экстрапочт, чтобы не навлекли хлопот известием о моей болезни и не встревожили бы тем матушку». На сие я сказал, что напишут то, что ему угодно, но вместе с сим полагал я, что лучше писать правду, потому что нельзя совершенно отвечать, чтобы кто-нибудь из жителей не написал чего и более, чем скорее может всех встревожить. Вечером сделался пот, который продолжался всю ночь.

9 ноября. Ночь была изрядная.

Поутру хотя пот и продолжался, но государь чувствовал себя лучше, что продолжалось во весь день.

Как в тот день должна была отправиться экстрапочта в Санкт-Петербург, то и просил я у его величества, чтобы позволил писать ее величеству о болезни. Государь император приказал государыне писать к ее императорскому величеству государыне императрице Марии Федоровне, равномерно приказал генерал-адъютанту барону Дибичу писать в Варшаву к цесаревичу, что, возвратясь из Крыма с лихорадкою, принужден не выходить из дома, дабы не увеличить лихорадки.

10 ноября. Государь проводил ночь изрядно, но к утру сделалось хуже. В 8 часов принял шесть слабительных пилюль, в 11 часов утра, вставая с постели за нуждою, получил обморок и весьма ослабел. Во весь день продолжался жар, а к вечеру сделался сильный пот и забывчивость, отчего мало уже и почти совсем не говорил, как только чего просил.

11 ноября. Государь проводил ночь спокойно и поутру чувствовал себя лучше; приказал позвать императрицу, которая оставалась у его величества до самого обеда. Вечеру в 6 часов опять сделался жар, и когда его величество встал за нуждою, с ним был обморок, но не столь сильный, как первый. К ночи жар убавился; потом продолжался во всю ночь, отчего его величество худо почивал.

12 ноября. Поутру жар продолжался; приказывал мне сделать ему питье из апельсинов, которое я вместе с господином Виллие ему сделали, чем его величество был очень доволен и меня благодарил. Позвать изволил к себе императрицу, которая изволила оставаться целый день. К вечеру сделалось легче.

13 ноября. Государь провел ночь изрядно и поутру принимал слабительное; жар уменьшился до полудня, потом опять начался и продолжался во всю ночь. Вечером принимал два клистира, которые много облегчили. Во весь день мало изволил говорить, кроме что иногда просил пить; апельсинный лимонад ему опротивел, просил сделать другой, почему и сделали из вишневого сиропа.

14 ноября. Поутру жар у государя был поменее, и его величество делал весь свой туалет и брился, как обыкновенно. Около обеда сделался опять сильный жар, и за ушами шея к голове приметно покраснела, почему Виллие и Стоффреген предложили его величеству поставить за уши пиявки, но государь и слышать о сем не хотел… В 8 часов вечера при императрице встал и спустил ноги с постели, отчего сделался ему сильный обморок… Государыня, видя, что жар не уменьшается, изволила решиться предложить его величеству приобщиться, говоря: «Я имею к вам одно предложение: так как вы отвергаете все средства, которые предлагают врачи, то я надеюсь, что вы примете то, которое я имею вам предложить». «Что такое?» – спросил император. – «Это причаститься», – ответила императрица. – «Разве мое положение так опасно?» – спросил его величество. – «Нет, – ответила императрица, – но это такое средство, к которому прибегает всякий христианин во время болезни». Император ответил, что он принимает его с большим удовольствием, и приказал пригласить священника. В самое сие время сделался его величеству пресильнейший пот, почему доктора положили повременить с причастием, пока пот будет продолжаться. Я между тем занялся наставлением священника соборной здешней церкви отца Алексея Федотова…

15 ноября. Жар продолжался до 4 часов утра. В 6 часов сделалось его величеству хуже, о чем я немедля доложил ее величеству, которая, пришедши к государю, тотчас напомнила о духовнике, и вместе с тем г-н Виллие объявил государю, что он в опасности. Его величество приказал позвать духовника и, прослушав молитвы к исповеди, обратился к императрице, сказав: «Оставьте меня одного». Когда все вышли, то государь изволил исповедоваться, а по окончании приказал духовнику позвать императрицу, с коей взошел опять и я с генерал-адъютантом Дибичем и с докторами Виллие, Стоффрегеном, Тарасовым и камердинерами; государь изволил приобщиться Святых Тайн, после чего духовник, поздравя его величество, просил его не отказываться от помощи медиков и советовал по обычаю здешнему приставить пиявки. Умоляя государя не терять времени, стал с крестом в руках на колени. Государь сказал: «Встаньте» – и, поцеловав крест и духовника, сказал, что никогда не ощущал большего удовольствия, как в сей раз; обратясь к императрице, взял ее руку и, поцеловав оную, сказал: «Я никогда не испытывал большего удовольствия и я вам очень благодарен».