Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки»

«Вот так мы поговорили. И я понял, что Яковлев не будет „за“ публикацию», — запишет в своем дневнике партработник[170].

Александр Николаевич описывает ситуацию с книгой Рыбакова иначе. Якобы позвонил ему главный редактор журнала «Дружба народов» Сергей Баруздин и попросил неофициального совета: как быть с рукописью? Яковлев, конечно, ее немедля прочел, связался с редактором, работу в целом одобрил, но порекомендовал убрать из рукописи часть эпизодов, повествующих о «сексуальной свободе» арбатской молодежи.

Я понимал, что Москва и моя деревня, в которой я жил, — разные миры, но все же хотелось думать лучше о нравственности моего поколения.

Он [Баруздин. — В. С.] спросил:

— Сколько лет вам было, когда вы попали на фронт?

— Восемнадцать.

— Значит, вы просто не успели познать сексуальную свободу.

Сергей Баруздин попросил принять Рыбакова[171].

Такая встреча заведующего Агитпропом и писателя состоялась. В течение трех часов они пытались найти общий язык. Рыбаков явно был настроен на негатив по отношению к партийной власти, он отстаивал право писателя на отражение жизни так, как он это понимает и чувствует. Яковлев просил смягчить некоторые «антисталинские» акценты, убрать ряд постельных сцен. Александр Николаевич, по его собственному сделанному позднее признанию, внутренне был согласен (хотя и не во всем) с автором трилогии, но не спешил это выдавать. В итоге сошлись на том, что Яковлев обещает рекомендовать Главлиту поставить разрешительный штамп на рукопись.

Позже история с романом Рыбакова станет предметом бурного обсуждения на заседании Политбюро — это случится 27 октября следующего года. Заседание было посвящено работе с письмами трудящихся, но вдруг голос подал Егор Кузьмич Лигачев: «Хочу поделиться некоторыми соображениями по идеологическим вопросам». И поделился. Да так, что присутствующие сразу забыли про «письма трудящихся».

Для начала Лигачев прошелся по поэтам Евтушенко и Вознесенскому, обвинив их в желании пересмотреть отношение к прошлому. Затем обрушился на Рыбакова и его произведение, сделав вывод: «…Такой роман публиковать нельзя…» И, строго оглядев соратников, спросил: «…Я хочу разобраться, кто дал разрешение журналу „Дружба народов“ печатать сообщение о том, что роман „Дети Арбата“ будет публиковаться в этом журнале? Что стоит за таким разрешением?»[172]

Всем было ясно, в чей огород этот камень. Но генсек не поддержал атаку на Яковлева со стороны своего второго секретаря: «Нам надо делать так, чтобы большинству вопросов литературного творчества, оценку произведений давали сами художники, их творческие союзы, а не Комитет государственной безопасности или Центральный Комитет»[173].

Следом слово взял как раз глава КГБ В. М. Чебриков. Он долго подбирался к главному, говорил об очередях за водкой, о невозможности советскому человеку приобрести качественные ювелирные изделия, о людях с нарушенной психикой… И вот перешел к сути: «…Наши толстые журналы стали буквально соревноваться, кто, если можно так сказать, сильнее „плюнет“ в Советскую власть. Многие писатели стараются сейчас, как они сами говорят, рассчитаться с Советской властью за беды своих родителей. Покойный Юрий Трифонов заявлял, что он никогда не простит Советской власти репрессий, примененных к его реабилитированному отцу. […] Кое-кто сейчас стал предлагать опубликовать неизданные произведения Твардовского в защиту кулачества»[174].

^{Доклад КГБ в ЦК КПСС «О подрывных устремлениях противника в среду советской творческой интеллигенции». 26 июня 1986. [National security archive]}

Однако Горбачев сделал вид, что теперь он и главного чекиста не услышал: «…Нам в искусстве нужна правда. Но полная правда, а не полуправда. Надо показывать деревню такой, какой она есть на самом деле: не заменять одну неправду или полуправду другой». Чебриков опять за свое: «…Если мы выпустим из-под контроля литературный процесс, то получится, что за 70 лет Советской власти у нас не было ни одного светлого дня»[175].

На подмогу ему приходит Громыко: «…Некоторые писатели пытаются смаковать репрессии, всякого рода безобразия и т. д. […] Я согласен, что, видимо, жестковато поступили в свое время с Ахматовой, Цветаевой, Мандельштамом, но нельзя же, как это делается теперь, превращать их в иконы». Далее Андрей Андреевич говорит, что неверно соглашаться с руководителем ВАСХНИЛ, который предлагает реабилитировать русских буржуазных экономистов Чаянова, Кондратьева, Челинцева и Макарова: «Это были махровые защитники кулачества, против которых выступал Ленин»[176].