Читаем Александр II. Весна России полностью

Западники, воспитанные на идеях Просвещения, были не меньшими утопистами, чем славянофилы. Идеальной России последних они противопоставляли идеальный Запад, который мог бы стать образцом для России, с тем чтобы модернизировать ее и дать ей стать частью всемирной истории. В отличие от славянофилов, которые почти все были выходцами из дворянства, в рядах западников уже наметилась социальная дифференциация, которая будет характерной для новых людей следующего поколения, поколения 60-х годов. Если Бакунин был знатного происхождения, то Белинский — сыном бедного врача. Славянофилы и западники опирались на немецкую идеалистическую философию и на ее основе строили свое восприятие России и выдвигали свои предложения. Но первые делали из нее вывод о русской особости и о необходимости строить будущее на этом фундаменте. Вторые принимали за образец Запад. К тому же западники расходились во взглядах на религиозные проблемы и на возможности применить западный путь к России, хотя все дружно одобряли деяния Петра Великого, как отправную точку модернизации страны. Виссарион Белинский, авторитетный критик, оказывавший большое влияние на интеллектуальную жизнь страны, утверждал, что русский народ — народ-атеист, несмотря на любовь отверженных к Христу. Первоначально идеалист, он в последние годы жизни перешел на радикальные политические позиции, что отразилось в его «Письме Гоголю», ходившем по всей России. «Наши славянофилы, — пишет он в нем[38], — сильно помогли мне сбросить с себя мистическое верование в народ. Где и когда народ освободил себя? Всегда и все делалось через личности».

«Письмо Гоголю» после смерти Белинского в 1848 г. читали в радикальных кругах, оно стало манифестом ниспровергающей авторитеты молодежи, произвело сильное впечатление на Достоевского. Несомненно, некоторые западники занимали более умеренные позиции, выступая за постепенную политическую эволюцию и просвещение народа. Среди этих умеренных либералов, как правило верующих, были Николай Станкевич, близкий Бакунину, однако не разделявший его воинственный атеизм, а также профессор Грановский. Но именно Герцен насытил западничество конкретно-политическим содержанием, превратив идейную борьбу в движение, ориентированное на революцию.

Прежде чем подробнее говорить о Герцене, упомянем идейных последователей Фурье, объединившихся в 1845 г. в кружок, под председательством чиновника Министерства иностранных дел Михаила Петрашевского. Он собирал чиновников и литераторов в своем салоне, где выступал с речами о преобразовании общества на принципах маленьких самодостаточных общин. К утопическому представлению об обществе, которое должно быть гармоничным и мирным лишь благодаря достоинствам такой организации, Петрашевский добавил систематическое противостояние российскому политическому режиму. И поскольку он был убежден в разумности фурьеризма, организовал в своем имении фаланстер для крестьян, которые тут же его сожгли. Это было предвосхищением драмы, которую двумя десятилетиями позже предстояло пережить народникам.

Если Николай I ограничивался организацией наблюдения за славянофильскими и западническими кругами и запретом их публикаций, Петрашевский и его последователи пугали власть в большей степени, хотя их политическую программу не всегда было легко понять. И император безжалостно на них обрушился. Члены кружка были арестованы и приговорены к смертной казни, отмененной в последнюю минуту. В их числе был Ф. М. Достоевский. В ходе процесса Петрашевский утверждал, что фаланстеры позволяют найти компромисс между неизбежной социальной революцией, крепостничеством и самодержавием. Петрашевцы уже представляли собой новый социальный срез интеллигенции — в их среде доминировали недворяне: члены этого кружка были в большинстве своем чиновники среднего звена, студенты и младшие офицеры. Он привлекал в свои ряды и сочувствующих просвещенных людей, таких, как Достоевский, который далеко не был уверен в том, что идеи Фурье применимы к России, и сторонников радикальной революции, таких как Спешнев, послуживший прототипом Ставрогина в «Бесах» того же Достоевского.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука