Александр II. Весна России

Ему помогли в этом труды немецкого исследователя, Акстгаузена[39], который, основываясь на изучении нескольких русских деревень и их обычаев, с энтузиазмом высказался обо всей системе. Исследования ученого подтвердили с научной точки зрения существование и важность особого уклада русской жизни, общины или мира, который для славянофилов являлся доказательством русской особости и выражением чувства равенства в обществе. Герцен, а за ним западники, сделали из этого вывод, что русский крестьянин по природе своей социалист. Спустя несколько десятилетий Маркс и Энгельс, разделявшие это убеждение, напишут: «Современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития». Эти размышления о важности крестьянской общины заставили Герцена пересмотреть свои взгляды на Европу, о которой он отзывался с пессимизмом, и на потенциал России, готовой к любым новшествам. Резкое суждение: «В нравственном смысле мы более свободны, чем европейцы, — писал он, — и это не только потому, что мы избавлены от великих испытаний, через которые проходит развитие Запада, но и потому, что у нас нет прошлого, которое бы нас себе подчиняло». И в том, что касается будущего, утверждал, что не верит ни в какую другую революцию в России, кроме крестьянской войны. Здесь крестьянская община кажется ему средством освобождения крестьянина от помещика и государства и избавления его от нужды. Она также может научить крестьянина самоуправлению: «Почему же Россия должна лишиться теперь своей сельской общины, если она сумела сберечь ее в продолжение всего своего политического развития, если она сохранила ее нетронутой под тягостным ярмом московского царизма, так же как под самодержавием — в европейском духе — императоров?»

Будучи вынужден, таким образом, переосмыслить положения западников и славянофилов, Герцен в итоге этой душевной борьбы, вызванной разочарованием 1848 г., приходит к выводу, что социализм может развиться в России на основе специфических черт общественного строя и что пришло время для нового типа революционера, который посвятит себя народу. Тем самым он открыл дорогу народничеству нового поколения. В Лондоне, и эмиграции, где он общается с итальянскими, а главное, польскими эмигрантами, так же как и он, разочарованными провалом революции 1848 г., Герцен развивает свои политические взгляды. Отныне он располагает пропагандистским инструментом, «Вольной русской типографией в Лондоне», которая благодаря кириллице, позволяет ему публиковать и распространять на русском языке тексты, воодушевляющие интеллектуальные круги, парализованные контролем со стороны власти. Он ставит вопрос об освобождении крепостных и призывает дворянство к тому, чтобы оно, по собственной инициативе, отказалось от привилегий под угрозой остаться один на один с мятежным крестьянством. Земля и воля крестьянству: таков, по его мнению, путь спасения для дворянства. Герцен предлагает ему действовать так же, как французская знать в ночь 4 августа 1789 г.

Когда началась Крымская война, Герцен метался. Защищать Россию означало защищать угнетателя крестьян; именно это он пытался объяснить русским войскам, расквартированным в Польше, единственным, с которыми он имел контакт. Но он ни в коей мере не доверял европейским державам; он был убежден, что в их намерения не входили ни свержение самодержавия, ни даже подталкивание самодержца к реформам. Итак, чего же ждать от войны? Он обратился к оппозиционным силам внутри России, надеясь, что они сумеют воспользоваться военной слабостью империи, которая была для него очевидна. В самой России, в стремлении к свободе в коллективном сознании крестьян, по его мнению, может быть спасение, и он говорил об этом на собрании в Лондоне, на котором присутствовал весь цвет эмиграции: Виктор Гюго, Луи Блан, Мадзини, Карл Маркс, Кошут. Спустя несколько дней умер Николай I, и охваченный энтузиазмом Герцен надеялся, что времен связующая нить, оборванная в 1825 г., восстановится, и прошедшие тридцать ужасных лет, сменит волна революционных потрясений на родине.