Александр III. Истоки русскости

…Казалось, что, рассказав об отношении императора к нации, семье и Вере, мы уже смогли сколько-то ясным и понятным обрисовать его образ во всём человеческом своеобразии. Ведь в названных главах мы касались очень важных качеств личности, которые и создают для нас неповторимость, живое и несомненное отличие этого человека ото всех других людей. Кажется, всё именно так, ведь были названы самые яркие и глубокие свойства, явившие нам главную суть Правителя и Гражданина. Однако чем больше обращаешься к дням Царя-Миротворца, Царя-Хозяина, Царя-Славянофила, ощущаешь, что предыдущий рассказ всё ж таки был недостаточным.

В чём недостаточность его? А, наверное, в том, что любому рассказу (словесному или живописному), кроме выявления главных свойств, всегда надобны и многочисленные малые, казалось бы, второстепенные «штрихи», дорисовывающие избранный образ до живой убедительности. И эти «штрихи» рассказчику следует искать уже не в текстах государственных документов, не в отзывах авторитетных современников, а, скорее, в простой бытовой повседневности – то есть в самых обиходных проявлениях наклонностей, привычек, особенностей характера. Лишь с ними образ человека становится уже не скупо очерченной схемой, а убедительно воспринимаемым портретом. Вот для того мы и желаем отдельной главой своей книги коснуться проявлений простой и безыскусной бытийности, чтобы она помогла нам рассмотреть сквозь минувшее время не официальный «формуляр», а живого человека. Наш уважаемый читатель, давайте вместе обратимся к былым временам.

* * *

Эти удивительные дни начинались с государственной и семейной трагедии – с гибели его отца, когда Александру Александровичу пришлось немедленно и безотлагательно встать во главе государства, чей организм был немало расшатан введением положений великих реформ и тяжко сотрясён террором, достигшим своего апогея. Есть много упоминаний о том, что Цесаревич перед принятием правления страной был подлинно горестен и душевно расстроен. Очевидцы вспоминают, что при своём первом царском выходе он плакал, и близкие люди находили его слёзы отнюдь не притворными.

Начинающий правитель сразу же оказался перед двумя тяжкими вопросами. Первый – продолжать и углублять реформы или жёстко корректировать их? Второй был ещё суровей – сражаться с террором или уступить ему? Как мы знаем, его подход ко второму решению был по-царски традиционалистским – для государства десять казней будут меньшей платой за спокойствие, чем волны разбушевавшегося террора!

Царь проявил суровую стойкость, отказавшись от любого общения как с террористами, так и с их сторонниками, и даже проникновенные письма о примирении не изменили его выбора. Мы полагаем, что начинающий правитель верно оценил нравственный облик этих людей. И такой царский выбор был отнюдь не одномоментным эмоциональным решением. С письмом террористов царь в одиночестве провёл весь вечер, всячески обдумывая все его основные положения, и те размышления были очень непросты.

Но и как им оказаться простыми? Ведь цареубийц морально и словесно поддерживали очень многие весьма влиятельные люди, а в их числе популярный профессор Петербургского университета В. С. Соловьёв, и в их числе был сам Лев Толстой.

Выбор крайне нелёгок, но он был сделан. Да и все первые шаги правителя шли через большие трудности. Даже и через год он писал в своём письме Победоносцеву: «Так тяжело, что застрелился бы!» Но и душа, и разум выстояли и утвердились в правоте предпринимаемых действий – жизнь России начинала подтверждать правильность выбора – страна успокаивалась от террора, а её хозяйство делало приметные шаги к своему укреплению.

И дореволюционный историк Л. Гальберштадт в своём труде об этом царствовании уже мог уверенно сказать, что в лице Александра III «на русский престол вступил деятель с очень определёнными симпатиями и антипатиями, желаниями и идеями».

А М. Н. Катков, «золотое перо» русской журналистики, ещё раньше написал с большим одобрением, что с воцарением Александра III «правительство вернулось» и хаос уступил место порядку. Катков с радостью русского гражданина отмечал в своих статьях, что значительными чертами внутренней правительственной политики сделались связанность и последовательность основных мероприятий и твёрдое проведение их в жизнь. А Гальберштадт мог с явным уважением заметить о временах Александра III, что его царствование было «действительно ярким, выразительным, оно производило впечатление».

И сам Правитель от личной печали и душевной тягости достаточно быстро пришёл к уверенности в себе и в своей стране. На портрете кисти Н. Г. Шильдера он запечатлён именно уверенным, с весело-дерзковатым вызовом смотрящим вперёд. Весь его облик излучает энергию и спокойную твёрдость.