Александр III. Истоки русскости

Он открыто и откровенно заявлял: «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны…»

Вот эту охранительную политику, даровавшую стране возможность мирного труда, он и видел для себя главной.

Труд для Отечества он считал главным царским предназначением и следовал ему до самого края земной жизни. Как известно, умер он 20 сентября, а 19-го числа на государственных бумагах ещё поставлена его пометка – «Читал».

Вот таким был самодержавный русский царь-труженик, неразрывно связанный с идеей христианства, с идеями православия и личной семейной высокой нравственности. Таким он был виден правительствам стран Европы, немало удивлённым этой колоритной, но совершенно необычной личностью. Кажется, об этом особенно удачно в своих воспоминаниях сказал С. Ю. Витте: «…его гигантская фигура, представлявшая какого-то неповоротливого гиганта, с крайне добродушной физиономией и бесконечно добрыми глазами, внушала Европе с одной стороны, как будто страх, но с другой стороны – недоумение: что это такое? Все боялись, что если вдруг этот гигант да гаркнет?!»

Последней фразой своего яркого отзыва Сергей Юльевич несколько снизил и смазал точный эффект меткой передачи европейского недоумения, которое вызывал на Западе этот необычный русский правитель. Но, в целом, он верно коснулся вопроса тайны влияния на людей нестандартной личности и влияния её на окружающий мир. Этой же мысли в своё время проникновенно коснулся Бердяев, словно отчеканивший свои слова о такой необъяснимой личностной силе: «Тайна власти, тайна подчинения людей носителю власти до сих пор не разгадана».

Да, не разгадана. И в каждой великой личности она – неповторима. Мы считаем, что к разгадке силы личности Царя-Миротворца ближе многих подошёл Л. А. Тихомиров. Он, всматриваясь в особенности мирского облика Царя-Хозяина, говорил, что в основе его харизматической силы лежит крепкий сплав его русскости, семейной нравственности и чисто народного прямодушия (близкого к простодушию).

Александр III был подлинным «носителем идеала» личной царской нравственности и общенациональной духовной устойчивости.

Мы полагаем, что в образе Александра III личность человека и личность деятеля слились особенно гармонично. И такое мнение свойственно не только убеждённому революционеру, а потом столь же убеждённому монархисту Тихомирову. Таким увидят Царя-Хозяина и многие современные нам исследователи истории России. Например, Максим Шерстюк едва не дословно согласен с Тихомировым: «Император Александр III не только был выразителем идеи. Он был истинный подвижник и носитель идеала». Можно ли было сказать это ещё о ком-то из правителей России? Мы затрудняемся положительно ответить на этот вопрос.

* * *

… Предшествующую главу мы заканчивали обращением к внешности Царя-Славянофила. Да и как обойтись без этого, рассказывая уже не столько о Государе, сколько о человеке, желавшем во всём следовать исконно русским началам и для всех подданных являть образец непритворной любви и уважения к национальным ценностям в повседневной человеческой жизни?

Не обойтись без этого, ведь самое первое (и зачастую совершенно справедливое) мнение о человеке рождается уже из того, как он выглядит, как подаёт себя обществу. Размышляя об этом, мы хотели бы увидеть начала «русскости» Александра III ещё в его самые юные и даже детские годы. Но здесь нас, наверное, ожидала бы неудача, ведь царских детей всегда начинали учить и воспитывать совершенно по-европейски, а отнюдь не по-русски.

Наша современница Елена Зименко в своей «александровской» статье «Тяжёлое бремя царской власти» с улыбкой отмечает такую невозможность, говоря, что действительно кому-то следовало бы быть провидцем, чтобы предположить, что царский младенец потом войдёт в историю под именем Миротворца, и что годы его правления ознаменуются обращением к русскому стилю жизни («именно русскому в большом и малом»).

С такой же доброжелательной иронией к этому не раз подходил С. Ю. Витте, с некоторым удивлением отмечая у Александра III некую, прямо-таки врождённую русскую внешность: «по наружности он походил на большого русского мужика из центральных губерний, к нему больше всего подошёл бы костюм: полушубок, поддёвка и лапти…»

Видный дипломат А. П. Извольский воспринимал Александра Александровича уже гораздо полней и внимательней. Его характеристика внешности царя отличалась ёмкой силой и наблюдательной точностью: «Император Александр III, хотя и не был красив, но был человеком геркулесовского сложения и величественной внешности».

Воспоминаний про царский облик сохранилось весьма много, и все они не слишком разнятся, но особенно объединяет эти отзывы понимание глубокой ответственности царской подачи себя обществу. Его современники всегда отмечали, что Царю-Славянофилу было свойственно «ничего не изображать из себя и не напускать на себя никаких чужих манер».