Александр III. Истоки русскости

К этому невольно хочется добавить наше собственное предположение, что те дни были последней возможностью продвижения России к «народной монархии». И этот последний шанс оказался властями бездарно упущен. Хуже того – он был расстрелян и растоптан. Расстреляли не только рабочую демонстрацию и веру в царя-батюшку, в царя – Отца Отечества. Расстреляли даже сам призрак «народной монархии».

Но, должно быть, российская почва уж такова, что именно на ней суждено сквозь все нагромождения идей и событий вновь и вновь возникать некой царской идее.

Уже упоминаемый нами Дмитрий Шаховской, размышляя о России, пишет, как она «велика и величественна (и географически, и исторически), настолько, что соседи не могут смотреть на неё спокойно. Тут всё, что угодно, от опасений и мнительности до любви. Потому что в России они чувствуют то, чего им не хватает».

Оставим на совести зарубежного исследователя слова о том, что Европе «чего-то не хватает». Ей хватает всего – и своего высокого уровня жизни, и своей индивидуалистической всесвободы, и… наших полезных ископаемых, и наших денег. Всего ей хватает. Но в ней неизживаемо опасливое недоверие – к бескрайней стране снегов, клюквы и медведей. Она всегда побаивается от России всяких невероятных неожиданностей.

И одной из таких неожиданностей, кажется, стал призрак новой русской «народной монархии». Сплочённой, единой – и грозной! Случайны ли, безосновательны ли, серьёзны ли эти опасения? Сейчас они абсолютно несерьёзны, но уже отнюдь не случайны и отнюдь не безосновательны. В российской прессе, литературе и во всём обществе начинает заявлять о себе неприятие «олигархической демократии» и тоска по сильной руке справедливого Правителя.

И призрак народной монархии вновь очень явственно замаячил на недальних горизонтах. Пресса всё чаще говорит об Александре III уже вполне благожелательно: в Ялте открыли ему памятник (и это сделал сам Президент В. В. Путин), вышло сразу несколько книг о Царе-Хозяине (в том числе и в весьма уважаемой и престижной серии «Жизнь замечательных людей»!).

И после этого сразу же ожил, и ясно образовался Русский вопрос. Всё советское и постсоветское время старательно отрицаемый и тщательно задвигаемый за кулисы государственной жизни, с печальной настойчивостью снова напомнил о себе, и впервые несколько политиков решились громко сказать о нём со страниц своих книг.

И, может быть, отчётливей многих об этом заявил Ю. Поляков, прямо сказавший, что «если от еврейского вопроса, тоже немаловажного, вернуться к вопросу русскому, то совершенно очевидно: Александр III, предвидя грядущие “неслыханные мятежи”, всего лишь хотел поднять самооценку народа-богоносца, сплотив его вокруг династии, чтобы тот помог сохранять стабильность и покой в многоконфессиональной и многоплемённой державе».

Ещё прямей и определённей сказал об этом Егор Холмогоров: «…не забывать Александра III и ориентироваться на него, как на образец, мы просто обязаны. Идеальным в Александре III было сочетание твёрдости настоящего русского самодержца, гибкого живого восприимчивого ума и чёткого понимания национальных интересов России… В его устах знаменитая триада “Православие. Самодержавие. Народность” звучала не как защита обветшавшего прошлого, а как прорыв в будущее».

Как удивительно это читать людям моего поколения, родившимся в годы Великой Отечественной войны… Нам всегда и очень авторитетно втолковывали, что не бывало на Руси царя более реакционного, чем Александр III… И Юрий Поляков вполне согласен с нашим житейским знанием: «После Сталина больше всего наши “прогрессисты” не любят, пожалуй, императора Александра III, хотя с него, вроде бы, надо брать пример: Миротворец, при нём Россия не воевала, он подавил в стране разгул террора, обеспечил бурное развитие экономики. Но у царя был один серьёзный изъян – он не без успеха ввёл в стране моду на всё русское, и сам всегда подчёркивал свою русскость, не по крови, конечно (русской крови в нём почти не было), а по духу, по исторической приверженности.

Этого царю до сих пор не простили. Даже в серии «ЖЗЛ» книга о нём вышла совсем недавно, последней в ряду биографий наших монархов, когда обо всех возможных царях писали, даже про обоих Лжедмитриев и о венценосном младенце Иване Антоновиче.

Думаете, издатели не хотели? Мечтали! Но мне по секрету признались: автора никак не могли сыскать, никто не отважился, опасаясь получить опасный ярлык “черносотенца”, а с ним потом на зарубежные конференции вряд ли позовут, да и с диссертацией намучишься».

Вот такое суждение, и с ним, пожалуй, не поспоришь. Конечно, к здравой оценке трудов царя-русофила и всего русского вопроса наши соотечественники пытались обращаться и много раньше дней сегодняшних. И, например, ещё в 1950-е и 1960-е годы известный советский хозяйственник (создатель краснодарского чая) Устим Штейман рискованно мог «пошутить» на эту тему, говоря, что лично он сам очень любит «широчайшую демократию при жесточайшей диктатуре».