Всегда ли были удачными вдохновляемые Александром III «русские» создания в тогдашнем зодчестве? Разумеется, не всегда. И это случалось даже и при возведении построек изначально строго ориентированных на русско-православное звучание. Например, тонкий ценитель изобразительного искусства, глубоко русский писатель Б. К. Зайцев, нерадостно говорил о громадном валаамском Спасо-Преображенском соборе: «Двойственное впечатление вызывает – огромный, роскошный, но такой холодный!» И далее он размышляет, что во всём валаамском строительстве, «к сожалению совпавшем с бедной художественной эпохой середины и конца XIX века есть вообще дух грандиоза. Нечто от Александра III, нечто, связанное и с игуменом Дамаскином, ненасытной и мощной фигурой».
Как видим, даже такой глубокий национальный писатель, как Зайцев, отмечает конкретные и очень большие, по его мнению, образные неудачи в реализации идей «русского стиля». Но нужно признать, что в целом в искусство зодчества эпоха Александра III принесла живое внимание к национальным истокам и широкий поиск развития национального стиля.
Мы полагаем, что в немалой мере это относилось и к сфере ваяния. Император желал создаваемым памятникам убедительной реалистичности и понятности для простых людей. (Именно этим он руководствовался при отборе лучшего варианта памятника Н. М. Пржевальскому.) Но требование «русскости и понятности далеко не всегда приводило к желаемому успеху в их реализации. Нам кажется, что убедительным примером такой творческой неудачи стало создание памятника Александру II. Стоит припомнить историю его появления.
В кругу людей, близких к императору, находились и некоторые теоретики изобразительного искусства. Таким, в частности, был П. В. Жуковский, архитектор и исследователь российского искусства. Он являлся одним из тех, кто мог обоснованно говорить о дружеской близости к царю. Современники, в частности, известная тогда писательница Е. П. Леткова отмечали, что Жуковский часто бывал и даже подолгу жил в Гатчине, встречался и беседовал с императором.
И однажды их дружеская беседа возле топящегося камина пришла к памяти покойного императора Александра II. И царь высказал сожаление, что его отцу, столь любимому простым народом и особенно крестьянами, до сих пор не создано никакого достойного памятника.
Жуковский поинтересовался причинами такого недопустимого промедления, и царь рассказал, что к делу не раз приступали, но результаты конкурсов каждый раз совсем не впечатляли ни конкурсную комиссию – ни его самого. Жуковский не мог не спросить, а каким же его августейший собеседник желал бы видеть памятник Царю-Освободителю?
Александр III честно сказал, что, не будучи скульптором, он не может с ясной определенностью ответить на такой вопрос, но очень желательно, чтобы «всё было просто и священно». Жуковский увлекся таким пониманием и взялся за разработку проекта. Но и его вариант отнюдь не впечатлил императора, желаемых «простоты и священности» он не усмотрел.
Тогда великий князь Владимир предложил привлечь к созданию монумента ведущих творцов – архитектора Н. В. Султанова и скульптора А. М. Опекушина. Царь согласился, и разработанный Султановым, Жуковским и Опекушиным проект был им принят. Но после его исполнения очень многие отнюдь не высказали восторга, находя созданный ансамбль торжественным, масштабно впечатляющим, но вовсе не обладающим душевной проникновенностью. И мы согласны с такими оценками. Кажется, у Н. В. Султанова, П. В. Жуковского и даже у А. М. Опекушина совсем не получилось желаемого царем «простого и священного».
Но мир изобразительного искусства чудесно широк, и в нём у каждого из нас есть любимые сердцу желанные сферы. Что было самым любимым для Александра III? Мы думаем, что таковой любимой областью творчества для него стала живопись. Интерес к этому виду искусства у него появился ещё с 6-ти лет. Цесаревич имел в своей образованности существенные пробелы, но его искренний живой интерес к искусству помогал что-то успешно восполнять. И ему в этом стали помогать его жена и очень близкий к нему, ко Двору художник Алексей Петрович Боголюбов.
Живой интерес к живописи, возникший у «малообразованного» наследника, многие сперва вовсе не восприняли как нечто глубоко душевное и постоянное. И это вполне естественно, ведь большинство членов царской фамилии всегда интересовались живописью, а коллекционирование достойных полотен давно стало правилом хорошего тона.
Но самым серьёзным и красноречивым подтверждением серьёзности увлечения Цесаревича явилось его заявление создать в столице Русский музей, в основу которого должна была лечь его собственная коллекция произведений российских мастеров кисти. Вот такого масштабного национального подхода к коллекционированию царская фамилия ещё не знала.
А масштабность с самого начала была впечатляющей; так, в 1870 году Александр Александрович приобрел всю «русскую часть» знаменитой коллекции московского купца Василия Кокорева, а это было 140 полотен лучших отечественных мастеров!