Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира

Марш возобновился, пока не стемнело и скифские следопыты Оксатра не перестали различать следы. Тогда Александр велел трубачам просигналить привал, и все расстелили на земле плащи, достали из переметных сум хлеб, вяленое мясо и фляги с водой и уселись поесть. Давно уже не было у них такого скромного ужина. Но вокруг царило спокойствие; почти полная луна взошла над горами, осветив обширную равнину и заставив реку заблестеть, а на ясном, совершенно безоблачном небе начали появляться самые яркие созвездия. Только в глубине небосвода, ближе к востоку, над гребнем гор мелькали вспышки зарниц – в остальном мир погрузился в вечерний покой. Азиатские воины собрались в кружок, и кто-то сумел развести огонь.

– Как они это делают? – спросил Гефестион, изрядно замерзший. – Я не видел ни единого кустика на сто стадиев вокруг.

– Навоз, – с выражением глубокого презрения ответил Оксатр на своем небогатом греческом.

– Навоз? – переспросил Селевк, подняв брови.

– От овцы, от коня, от козы. Они его собирают в мешок, сушат и жгут.

– А!

– Для нас это кощунство – осквернение огня. В Персии за такое полагается смерть, но они… – и он произнес слово, по-персидски означавшее «варвары».

– Вам не кажется, что ужин сегодня вкусен как никогда? – спросил Александр, меняя тему разговора.

– Когда ты голоден, – подтвердил Гефестион.

– А это место… Никогда не видел ничего подобного. Ни одного строения, куда ни посмотри. – Он обратился к Оксатру: – Как думаешь, будет жить Александрия Дальняя?

– Будет, – ответил персидский воин. – Когда солдаты уйдут, придут торговцы и город наполнится народом, скотом, жизнью. Будет жить.

Они проспали всю ночь под охраной двойного кольца верховых дозоров, которые могли без труда озирать залитую лунным светом равнину. Поднявшись на рассвете, войско продолжило преследование. Через три дня обнаружились следы колес, и вскоре вдали показалась передвижная деревня бежавшего с поля боя скифского вождя – тройной круг кибиток, покрытых дублеными шкурами.

Оксатр распознал на передней кибитке отличительный знак – деревянное древко с двумя бронзовыми бодающимися горными козлами.

– Это царь, – сказал он. – Возможно, тот, с красной повязкой на голове… Теперь ему некуда бежать. Теперь он думает: «Как ты прошел в сердце моей равнины, как ты нашел путь в этой однообразной равнине?»

Александр дал сигнал товарищам, и они выстроили свои отряды вокруг маленького городка на колесах. Всадники с длинными копьями казались в этом пустынном месте какими-то неземными существами, а лоснящаяся мускулатура их скакунов, острые железные наконечники копий, яркий блеск панцирей и шлемов, колышущиеся на утреннем ветерке гребни создавали впечатление неодолимой мощи.

В неестественной тишине раннего часа вдруг послышался звук рога, который тут же затих в бескрайности равнины. Потом на великолепном сером в яблоках жеребце, сильно отличавшемся от местных маленьких лохматых лошадок, – возможно, то был дар какого-нибудь соседнего царька или добыча, взятая в набеге, – появился вождь. На нем все еще оставался боевой наряд: алая диадема, нагрудник, чешуйчатый панцирь. За ним пешком следовала его супруга в высоченном золотом головном уборе, украшенном параллельными золотыми полосками по краю, и в длинном, до пят, платье, почти закрывавшем расшитые кожаные туфли. Она вела за руку девочку лет двенадцати – судя по сходству, дочь.

Вождь оглядел, почти как на смотре, внушительный строй неизвестно откуда взявшихся воинов в панцирях, потом уверенным шагом направился к Александру и начал говорить. Оксатр подозвал одного из своих наемников-скифов, и по мере того, как тот переводил ему на персидский, он передавал слова скифского вождя Александру по-гречески:

– Никто на человеческой памяти не смел углубляться в земли скифов. Никому никогда не удавалось разбить их и захватить врасплох. Я также слышал, что ты победил царя персов и захватил его царство. Поэтому ты – бог. А может быть, какой-то бог на твоей стороне. Сражаясь против тебя, я потерял моих лучших воинов и еле спасся сам и потому пришел предложить мир, а в качестве залога предлагаю тебе в жены мою дочь.

При этих словах царица подтолкнула вперед упиравшуюся девочку, и Александр увидел под длинными черными ресницами ее блестящие от слез глаза.

Он слез с коня, посмотрел на нее и едва не заплакал сам: ему вспомнилась милая сестра Клеопатра в том же возрасте, когда он отправлялся в Миезу, чтобы пройти долгое обучение под руководством Аристотеля. Сколько же времени с тех пор прошло?

– Твоей дочери еще нужна материнская забота. Я не хочу ее забирать, – ответил Александр. – Чтобы скрепить договор между двумя царями, достаточно клятвы перед небом, которое простерто над головой всех людей, и перед землей, которая когда-нибудь примет всех в свое лоно. И рукопожатия.

Он подождал, пока толмач переведет, потом протянул руку, и скифский царь пожал ее, подняв другую руку сначала к небу, а потом повернув ладонью вниз, к земле.

– Мое имя – Дравас, – сказал вождь, твердо посмотрев в глаза молодому чужаку с золотыми волосами, – а как зовут тебя?