Испытание выпало не только Гавриле Олексичу, но и гонцу Невского Будимиру. Правда, не в дороге. Олексич был прав, напомнив дружиннику о непредсказуемости князя Андрея, нрэв которого очень уж напоминал нрав его отца Ярослава в молодости. Стоять на границе новгородских земель, имея строгий запрет даже на охоты, – такое испытание требовало выдержки, спокойствия и воли, то есть как раз того, что постоянно, изо дня в день, Андрей проявлять был не в состоянии. Он скучал, терзался, изнемогал в тоске, но все же как-то держался, пока не вернулся Сбы-слав. На радостях начались бесконечные пиры, переросшие вскоре просто в попойки, которым странно молчаливый Сбыслав почему-то не препятствовал. А прежде, до поездки в Орду, мягко, но твердо не давал князю разгуляться. И неглупый Андрей это быстро подметил.
– По девице маешься?
– Нет у меня девицы.
– Ну, девицы всегда есть, – улыбнулся Андрей. – Тут неподалеку – сельцо, боярин стар и хлебосолен, а девки у него!… На любой вкус.
Раньше и речи не могло быть ни о каком сельце: Сбыслав строго исполнял повеления Невского. А стоило ему уехать – и сельцо появилось. Только не появилось желания воспрепятствовать: угнетала его тоска, тяжесть на сердце и равнодушие. Отговаривался он вяло, и Андрею не составило труда уговорить друга.
Поехали с небольшой, умеющей помалкивать охраной. И хозяин угощал на славу, и красные девки подносили кубки с поцелуями, и не догадался никто, что Сбыслав целует женщину впервые в жизни…
И дальше было – тоже впервые в жизни, только не прибавило это Сбыславу радости. Не ощутил он порога, через который перешагнул, не почувствовал он ни нежности, на благодарности к той, которая помогла ему наконец-то стать мужчиной. Он почувствовал чисто физическое, телесное облегчение, а душа так и осталась в неведении, не присутствуя при этом, а как бы глядя со стороны, сквозь занавес тоски.
– Ну, как девка? Понравилась? – спросил наутро Андрей.
– Понравилась, – ответил.
И остались еще на неделю Пока Будимир не отыскал их в этом сельце.
– Как посмел войти ко мне? – по-отцовски сдвинув брови, с гневом спросил князь Андрей.
– Я во Псков вошел без ливонского дозволения, князь, – с суровым достоинством сказал Будимир. – Старший брат твой князь Александр Невский повелел передать, чтобы ты немедля поднимал дружину отцовскую и поспешал к нему.
– Я сам знаю, что мне делать!
– Ладно, ночь подожду. А утром поскачу прямо к великому князю Ярославу, доложу о твоих утехах, а заодно и о просьбе Невского передать дружину под руку Гаврилы Олексича.
Ничего такого Невский не говорил, но Будимир знал, как разговаривать с вздорным княжичем.
– Ступай вон! – вскочив, заорал Андрей. – Вон!…
– Горяч ты, князь, – улыбнулся Сбыслав, ощутив вдруг прилив прежних сил. – А ну как отец лишит тебя возможности горячность эту в решающей битве Невского с ливонцами проявить? Дружина-то все равно уйдет. С тобой или без тебя – это сам решай.
– Ну так собирай ее, чего сидишь? – крикнул Андрей и вышел, громко хлопнув дверью.
Через сутки дружина выступила. Вел ее хмурый и очень недовольный Андрей.
Получив повеление хана, Чогдар не стал задерживаться в Новгороде, но задержался у великого князя, отослав гонца на ближайшую ямскую станцию, поскольку до Владимира татары их еще не довели. Он не был встревожен этим внезапным вызовом, но все же думал, зачем и кому – самому Бату или Субедей багатуру – он вдруг понадобился. Посланный за ним сотник от ответов уклонялся, поэтому Чогдар и решился на свидание с Ярославом.
Он помнил совет своего покровителя, неисполнение которого могло быть расценено как нарушение приказа, хитрить не умел и перешел к делу, едва опрокинув первый кубок:
– К Бату надо ехать добровольно, великий князь.
– Знаю, – вздохнул Ярослав. – Да вот – беда у нас. Невестка моя до сей поры с постели не встает. Александр с Андреем в Ливонии, а ну как, не дай Бог, преставится, когда я в отъезде буду?
– Невский не знает о ее болезни?
– И не должен знать, – нахмурился великий князь. – С тревогой на сердце войска не водят.
Ярославу и впрямь нельзя было уезжать, и Чогдар об этом больше не говорил. Старался, как мог, отвлечь Ярослава от тяжких дум, рассказывал о Яруне, об ополчении, о лучниках, которых обучал стрелять. Так прошло три дня, он уже собирался в дорогу, когда от Невского примчался гонец с сообщением, что князь Александр взял Псков.
– Вот этой радостью от Батыя и сам прикроешься, и меня прикроешь, – сказал великий князь. – Отслужим благодарственный молебен, попируем и – распрощаемся. Ненадолго, надеюсь.
Распрощаться пришлось навсегда. Но тогда они этого не знали.
Еще издали, едва въехав на площадь, Чогдар увидел перед ханским шатром бунчук с длинным черным хвостом, обернутый черным войлоком. И придержал коня.
– Кто умер?
– Не знаю, – растерянно сказал сотник