Александр Невский

– Нашего учителя, великого полководца Субе-дей-багатура больше нет среди нас, – угрюмо сказал Бату-хан. – Тело его следует сейчас в Каракорум, где будет предано земле с ханскими почестями. Траурный караван ведет мой брат Берке, которого я отозвал с Кавказа. Ты опоздал проститься с андой собственного отца, Чогдар.

– Я…

– Твоя печаль больше, чем твоя вина. – Бату вздохнул. – Перед кончиной он вспомнил о тебе. Ты заменишь его возле моего стремени и возле моего трона. Такова его последняя воля.

– Кто же может заменить Субедей-багатура?

– Угедей умер, – не слушая, продолжал Бату. – Угедей умер, и Каракорум отозвал тумены Гуюка и Бури. То, что ты сейчас услышишь от меня, должно умереть в твоем сердце.

– Оно умрет там.

Бату сам наполнил чашу Чогдара кумысом. Чогдар с поклоном принял ее двумя руками и почтительно выпил вслед за ханом.

– У меня осталась тысяча чжурчженей и тысяча мангутов. Всего две тысячи монголов, остальное – кипчаки, татары, аланы и русичи. На курултае великим ханом провозгласят Гуюка. Это сказал знающий человек Ючень, сбежавший ко мне. Но куда бежать мне, мой советник?

– Никуда, мой хан, – спокойно ответил Чогдар. – Надо искать союзников в русских княжествах, и такие союзники есть. Князь Александр Невский взял Псков и этой зимой даст ливонцам решающую битву.

– И ты убежден, что он выиграет ее?

– У меня нет сомнений.

Бату задумался, и Чогдар сам наполнил чаши кумысом.

– Ты убежден, что он не поднимет восстания против меня?

– И в этом у меня нет сомнений. Князь Александр очень умен для того, чтобы драться на два фронта. А ливонцы для него куда опаснее, чем мы.

Последнее Чогдар сказал с известным напряжением, но вовремя Бату почувствовал это и улыбнулся

– Мой анда – русский воевода Ярун, – тотчас же напомнил Чогдар -Яна. собственном опыте убедился, сколь русские верны законам побратимства.

– Ты второй раз говоришь мне об этом. Как я должен понимать твою забывчивость?

– Земли завоевывают, сидя в седле, но управлять с седла землями невозможно, мой хан. Я не очень доверяю китайцам, но Ючень мудр и искушен в делах правления.

– Этим он и будет заниматься. Только налогами и казной, и ничем более. Зачем ты напомнил мне о своем побратимстве, Чогдар?

– Невский много рассказывал мне о Сартаке, которому подарил свой победоносный меч, – осторожно, обдумывая каждое слово, сказал Чогдар – Может быть, наступило время, когда Сартаку следует подарить свою саблю князю Александру?

Бату задумался, хмуро осмысливая услышанное. Взял наполненную Чогдаром чашу, отхлебнул глоток.

– Субедей-багатур считал тебя своим сыном, потому что твой отец был его андой. Есть ли подобный обычай у русичей?

– Да, мой хан. Я считаю сына своего побратима своим сыном, а он меня – своим вторым отцом.

Бату неожиданно тихо и облегченно рассмеялся

– Мой мудрый учитель Субедей-багатур не ошибся со своим последним советом. Насколько я знаю, у русских есть обычай всегда пить за что-то.

Выпьем за здоровье и победы князя Невского, Чогдар!

И первым поднял чашу с кумысом.

3

В ожидании отцовской дружины Невский вновь отправил Домаша терзать ливонцев в их землях, усилив его удары самостоятельно действующей дружиной Миши Прушанина. Вновь запылали замки и селения, закачались на виселицах предатели и фогты, и беженцы заметались по всем дорогам. Заодно новгородцы отбивали запасы продовольствия и сена, потому что Псков голодал, а обозы из Новгорода медленно тащились по зимним дорогам.

Была и еще одна причина, почему князю Александру необходимо было держать рыцарей в постоянном напряжении. За спиной ордена стояла вся Европа, из которой бесперебойно шли не обозы с продовольствием, а рыцарские отряды. Пополнение это было неиссякаемым, тогда как новгородцы напрягали последние силы, но кроме припасенной на крайний случай дружины великого князя Ярослава помощи ждать больше не приходилось. И Невский трепал противника, не давая ему опомниться, как только мог и где только мог.

Так продолжалось до весны, хотя самой-то весны как-то особо не чувствовалось. Ночью по-прежнему стояли сильные морозы, днем, если распогоживалось, на солнце таяло, но уже к вечеру замерзало снова Доман и Миша, посовещавшись, решили поберечь коней и спешили свои дружины, пригнав всех лошадей Невскому.

– Разумно, – сказал князь. – Кони отдохнут и подкормятся.

Конские табуны привели самые опытные, знающие толк в лошадях дружинники Миши Прушанина. Их старший и докладывал князю Александру о причинах такого решения, а после княжеского одобрения протянул Невскому увесистую торбу.

– Миша велел тебе передать. Отряд в пять рыцарей нам попался, сдаться не пожелали, гордые очень. Положили мы их, а Миша наказал подковы с их коней тебе отвезти.

Князь внимательно осмотрел подковы. Шипы на них были тупыми и закругленными.

– Как по-твоему, давно коней ковали?

– Нет, князь Александр, – сказал старший, обследовав подковы. – Ковка свежая, даже заусенцы не стерлись.

– Понятно, – усмехнулся Невский. – Савка, покорми гостей да Урхо ко мне мигом!

Урхо появился тотчас же. Тщательно изучил Мишин подарок, усмехнулся: