Александр Одоевский

Огарев чувствовал пропасть, растущую между ним и женой. От того он мучился и еще более тянулся к Одоевскому, в котором видел нравственный пример для подражания.

«В августе мы поехали в Железноводск. Н. (Сатин. — В. Я.) и Одоевский переселились туда же. Мейер приезжал как только мог часто… Жизнь шла мирно в кругу, так для меня близком. Я помню в особенности одну ночь. Н., Одоевский и я — мы пошли в лес, по дорожке к источнику. Деревья по всей дорожке дико сплетаются в крытую аллею. Месяц просвечивал сквозь темную зелень. Ночь была чудесна. Мы сели на скамью, и Одоевский говорил свои стихи. Я слушал, склоня голову. Это был рассказ о видении какого-то светлого женского образа, который перед ним явился в прозрачной мгле и медленно скрылся.

— Долго следил я эфирную поступь…

Он кончил, а этот стих и его голос все звучали у меня в ушах. Стих остался в памяти; самый образ Одоевского, с его звучным голосом, в поздней тишине леса, мне теперь кажется тоже каким-то видением, возникшим и исчезнувшим в лунном сиянии кавказской ночи…»

Вскоре, получив известие о тяжелой болезни отца, Огарев уехал. Прощание с Майером и Одоевским было грустным. Они знали, что более не увидятся.

«И все это исчезло, — через много лет с болью скажет Николай Огарев. — …Мейер умер где-то там же на юге, среди дружного с ним семейства генерала Раевского; он недолго пережил утрату Одоевского, не устоял перед скорбью своего сердца. Исчез и он, тихий мученик за русскую свободу, поэт, миру неведомый; бесследно замер его голос, и только «море Черное шумит, не умолкая…».

7

Еще в 1837 году по приказу Николая I от Анапы до Поти стала сооружаться черноморская береговая линия. Император самонадеянно полагал, что она помешает связям кавказских горцев с иностранными державами, и прежде всего с Турцией и Англией.

Командующий войсками Кавказской линии Вельяминов в своих донесениях рекомендовал возводить в горах станицы, считая их более действенными, «нежели отрезанные друг от друга и сообщающиеся между собой лишь по морю береговые укрепления».

Государь настоял на своем.

Князь Варшавский, И. Ф. Паскевич, поддержал «высочайшее» предложение.

Начальником Черноморской береговой линии назначили генерал-майора Н. Н. Раевского-младшего. Под его руководством стремительно началось строительство укреплений Новотроицкого, Михайловского, Тенгинского, Святого Духа, Новороссийского, Навагинского…

В 1839 году приступили к сооружению еще двух фортов — Лазаревского на реке Псезуапсе и Головинского на реке Шахе. Гарнизоны укреплений были очень немногочисленны: малярия и цинга, тиф и простуда сотнями выкашивали людей. Более ста лет назад доктор медицины Н. Торопов писал: «О том, какая страшная была смертность в наших укреплениях бывшей Черноморской береговой линии, можно судить уже по тому, что там считали делом весьма обыкновенным, когда в год вымирало более десятой части всего гарнизона. Но были и такие укрепления, где в течение трех-четырех лет состав гарнизона переменялся, т. е. вымирал…»

«Большая часть укреплений на Восточном берегу (Черного моря. — В. Я.) находятся в беспристанной блокаде от горцев и не имеет другого сообщения как морем», — доносил начальству генерал Раевский.

Весной 1839 года Раевский стал собирать экспедицию для высадки десанта в долине реки Субаши. Одоевский с охотой согласился принять в ней участие и для того прервал лечение в Пятигорске. Путь его пролегал через Ставрополь, Прочный окоп, Екатеринодар, Ивановскую, Темрюк… А там были друзья, бывшие сибирские изгнанники. Александр стремился к ним всем сердцем.

Николай Лорер ожидал товарищей в Тамани…

Наконец в одно раннее утро он услышал на берегу знакомые возбужденные голоса своих товарищей. Выскочив из крошечной землянки, где он жил, Лорер бросился им навстречу. Вместе с отрядом, посланным на правый фланг для экспедиции, в Тамань пришли Одоевский и Нарышкин, Назимов, Лихарев и Игельстром…

Отдохнув немного, друзья всем обществом пошли искать себе удобные квартиры и покупать необходимую утварь.

Через два дня у Тамани встал на якоре пароход, прибывший из Керчи. Сопровождаемый своим штабом генерал Раевский подошел на шлюпках к берегу. Дом командующему был приготовлен.

Раевского провожала жена, урожденная Бороздина, красивая темноволосая женщина.

Одоевский был прикомандирован к 4-му батальону Тенгинского полка.

Нарышкин поселился вместе с Загорецким. Одоевскому генерал разрешил жить в «дворянской» палатке.

— Николай Иванович! — предложил Александр Лореру. — Не перейдете ли ко мне? Что вам ютиться в старом жилище?..

Вдвоем стало веселей.

Иногда от Раевского приходил вестовой. Генерал, сам диктовавший разносившимся по всему лагерю голосом боевые реляции, присылал их к Одоевскому для просмотрения и поправок. Блистательное знание Александром отечественного языка было известно многим.