Александр Островский

Автор «Ревизора» любил крутую завязку, и первая сцена Большова с Рисположенским в экспозиции пьесы показалась ему растянутой. Зато в последнем акте, по его мнению, Большов оказывается в «яме» слишком внезапно, без всякого предуведомления зрителей. «Я бы на месте автора, – сказал Гоголь, – предпоследний акт кончил тем, что приходят и берут старика в тюрьму: тогда зритель и читатель были бы приготовлены к сим последним сценам»[117].

После перерыва с чаем и закусками, вынув тетрадь с «Нелюдимкой» из расшитого мешочка, начала читать свою драму в стихах сама Евдокия Петровна. Чтение длилось долго. Ростопчина читала с увлечением, блистая глазами, форсируя эффектные места и мало оглядываясь на реакцию слушателей. В середине ее чтения Гоголь встал со стула, предусмотрительно выбранного им неподалеку от двери, и незаметно вышел. Островский и другие, превозмогая усталость, слушали за полночь стихотворный рассказ в лицах о злоключениях «нелюдимки».

Вставши поутру, Погодин записал своей обычной скорописью в дневнике, фразами «топорной рубки», как метко определил его слог Иван Аксаков:

«Графиня Ростопчина читала свою комедию, и очень желал[а?] ей успеха, и, кажется, успела, по крайней мере четвертое и пятое действие поразили многих… А как сух Гоголь… Комедия “Банкрут” удивительна. Ее прочел Садовский и автор, с ним и познакомился. Были человек 15 и до 3-х часов. Не спал до 5-ти. А наши авторы очень глупы и не умеют обходиться с женщинами»[118].

Хозяин, видно, волновался за успех своего вечера. Ему в особенности хотелось, чтобы Ростопчина с ее «Нелюдимкой» не ударила в грязь лицом. Сам он был в восторге от этой пьесы и печатно заявил, что она «заменит собою все европейские комедии». Как, однако, близоруки бывают современники, когда готовая репутация или пустое пристрастие мешают непосредственным внушениям вкуса! «Сухость» Гоголя, ревниво отмеченная Погодиным, раздосадовала хозяина, поскольку была отнесена им к «Нелюдимке». Видно, Погодину показалось, что вообще Ростопчиной не было уделено достаточно внимания, и оттого он укорил «наших авторов» (Мея? Островского?) в том, что они «не умеют обходиться с женщинами».

Сама же графиня, к счастью, осталась довольна вечером и в благодарственном письме Погодину писала, что была тронута, когда во время своего чтения «увидела слезы в глазах доброго Щепкина и признаки чувства на благородном, великодушном лице Вельтмана. Я им очарована; тоже меня поразила умнейшая физиономия Максимовича»[119].

Экзальтацию Ростопчиной, упоенной своим успехом, заметно корректирует написанное со свежа на другой день письмо А. Ф. Вельтмана, адресованное его знакомой. «Вчера Погодин звал на чтение гр. Ростопчиной ее драмы “Нелюдимка”, – сообщал «великодушный» Вельтман. – До приезда ее читал Островский свою комедию “Банкрут”, которая очень смешна, но два раза (подряд) мне трудно слушать. Чтение драмы тянулось часа три, в пяти действиях, в белых стихах – утомительно»[120].

Напрасно, таким образом, искала Ростопчина «признаки чувства» на благородном лице Вельтмана: подобно Гоголю, он откровенно скучал во вторую половину вечера. Старик же Щепкин, по стариковской слабости, как подтверждают все, встречавшиеся с ним в эти годы, плакал от малейшего волнения[121]…

Сам того не желая, Погодин оказал Ростопчиной медвежью услугу: уж слишком невыгоден был контраст самобытного «Банкрота» с тягучей, жеманной «Нелюдимкой». Однако прирожденное доброжелательство в смеси с легкой самоуверенностью позволили графине этого не заметить. Она любила бывать окруженной молодыми людьми, увлекала, щебетала и сама до самозабвения увлекалась новыми талантами. Ростопчина дружески беседовала с неловким, смущающимся автором «Банкрота», через пять минут называла его запросто, по фамилии, что считала особым шиком, и пригласила Островского вместе с неразлучным его спутником Садовским бывать на ее «субботах».

Так закончился этот памятный для драматурга вечер, не только отмеченный знакомством с Гоголем и другими известными литераторами, но и укрепивший, надо полагать, у Погодина желание во что бы то ни стало напечатать «Банкрота» в «Москвитянине». «Нелюдимка» уже должна была набираться для первого номера, и с ней не предвиделось долгих хлопот, зато «Банкрот», как говорило ему редакторское чутье, мог встретить серьезные препятствия на пути в печать.

После вечера у Погодина комедию читали по московским домам с нарастающим успехом всю зиму. Еще не будучи напечатанным, «Банкрот» стал фактом литературной жизни. С комедией знакомились не только со слуха: она стала распространяться и в рукописных копиях. Добровольным переписчиком пьесы стал, между прочим, молодой человек, подрабатывающий репетиторством, Иван Федорович Горбунов, с которым Островский свел знакомство в доме М. Г. Попова. Только в течение двух месяцев – декабря и января – Горбунов переписал пьесу три раза и выучил ее наизусть.